Обреч?нная быть
Шрифт:
– Нет.
– И что поцелуйчиков даже на спор не было? И в бутылочку никогда не играла?
– Какой спор? Ну, в бутылочку пару раз играла, но это давно было, и такие подростковые глупости редко кого обходят.
– А может быть ты просто жалеешь, что любила лишь однажды?
– Я до сих пор люблю. Конечно, не жалею. Я бы тогда не смогла полюбить так сильно.
– А я хочу! – отрезала Маша. Хочу влюбиться по уши. Сейчас. Окрыленной ходить, понимаешь? И даже пусть мое сердце пострадает, израсходуется, как ты сказала, но зато это чувство прекрасно, и я хочу этого сейчас! Чего я ждать должна?!
– Ты осознаешь это только потом, видимо… – выпрямляясь и отводя взгляд в сторону, произнесла Вера.
– Ну и ладно! Я хочу чтоб у меня был парень и все.
Маша с вызовом, характерным для совсем молодых еще девочек, посмотрела на Веру. Затем быстро улыбнулась, как бы на прощание, и пошла. Вера с грустью посмотрела ей вслед и тихо произнесла:
– Жаль тебя. Да и только.
Но вдруг Вера увидела, как Маша резко остановилась, развернулась и пошла обратно к Вере.
Подойдя, она смело и несдержанно спросила:
– А жила тогда?
Вера не сразу поняла, что хотела сказать Маша и она, заметив это, пояснила:
– Жила ли ты, когда твои подружки по вечерам лазили со своими парнями по крышам, пили вино, шутили и целовались? А ты сидела дома целыми днями, смотрела сериалы и пыталась писать сценарии? Я знаю, знаю, как ты проводила время. Скучнее некуда. И я знаю, что тебя по-любому грызла досада, что у твоих одноклассниц были парни, их отпускали в клубы. Ты до Егора ни с кем не встречалась. А я так не хочу, хочу переполненную событиями юность! Пусть в ней будут ошибки, но зато не у телека лучшие года свои проведу!
Маша помолчала.
– Что сериальчики с глупыми шутками не так пагубны для души как курение травки на ветру на крыше Питера? – съязвила она. – А? Ты ж за душевным, так сказать, восстановлением приехала? Я уже насиделась у телека, мама только сейчас разрешила мне до десяти, до одиннадцати гулять, раньше всегда в восемь загоняла. А самое интересное после восьми в тусовках и начинается. Других и на ночёвки пускают. А я хоть сейчас повеселюсь.
– Ну да… хочешь выпить какой-нибудь дряни до рвоты? В ментовку угодить? Этим часто тусовки заканчиваются.
– О-о, не учи меня жизни! Сама ещё только из гнёздышка выпорхнула. – выпалила Маша, – и как они тебя отпустили…
Маша повернулась и, сделав несколько шагов навстречу приключениям, остановилась и вернулась к Вере:
– И чего ты приперлась сюда? Вправлять мозги своим ухоженным Петербургом мышлением? О, как я завернула, – сама себе удивилась Маша. – Слушай, тех, кого ты, как тебе кажется, учишь жизни, знают ее лучше тебя раз в тысячу. Да, они жили и живут, как скоты, ничего святого. И выше им не стать. Но! – Маша подошла ближе к Вере. – Они жили и живут. И тут ты такая просвещенная благовоспитанная преподавать им приехала. Да выучат они твой русский! И без тебя литру почитают, а много им и не надо: писать умеют, кто такой Пушкин – знают и ладно. Но, нет, ведь их надо просвещать, у них есть таланты, они способны стать кем-то больше, чем работниками завода и привокзальных забегаловок! Конечно, могут! Но только без твоего просвещения. Обогатиться они могут и пришив кого-нибудь и обокрав умело! На местных нариков работать могут. Пробьются. Чего ты сюда проповедовать приехала? Доживала бы уже у себя спокойно…
У
Маша заметила, что Вера как-то проникновенно и грустно вглядывается куда-то вдаль, и не замечает её. Маша пожала плечами, быстро выдохнула и пошла прочь. Вера посмотрела ей вслед и заметила, как та скрылась в наступающих сумерках. Заключительные слова Маши совсем убили последний слабый огонек надежды в Вере на нужность своего существования.
Маша пришла домой в начале первого. Она была встречена воплем мамы и укором бабушки. Маша молча всё выслушала, оглядела обеих и попросила расступиться, дабы подняться к Вере на чердак. Это вызвало новый всплеск эмоций мамы и покачивание головой бабушки. Маша и сама понимала, что Вере нужен покой и вполне вероятно, что она уже давно уснула, но всё же желание поделиться с ней пережитым взяло вверх и она, несмотря на негодование матери поднялась к ней.
Вера подрёмывала, держа в руках всё тот же сборник рассказов Чехова, глубокий сон вот-вот должен был подступить к ней, но чуткость её дремоты мгновенно распознала лёгкий стук кулачка Маши в дверь. Вера отозвалась – Маша вошла и плотно закрыла за собой дверь. Вера приподнялась на кровати. Маша выглядела какой-то потерянной. Волосы её растрепались, а кофта как-то небрежно была сдвинута с левого плеча. Вера вопросительно посмотрела на неё.
Маша съёжилась.
– Ты была права. – тихо и с грустью произнесла Маша, направляясь к окну. Оно было открыто настежь – ночи в этом краю очень тёплые. Маша аккуратно присела на подоконник, что в принципе мало походило на него и сложила руки в ладони. Лунный свет освещал Машу. Картина была по истине завораживающая: витражное окно приняло удивительное очертание и бросало различные по цвету оттенки. Наряд Маши в лунном свете выглядел впечатляюще.
– Сначала всё было нормально. – продолжила Маша. – Мы всей компанией гуляли, выпили немножко, шутили. А потом ребята начали расходиться. Я обрадовалась, – мы с ним остались наедине. Я думала, мы мило побеседуем, посмеёмся вдвоём, а он взял… и начал руки свои распускать…
Вера покачала головой и с сочувствием посмотрела на Машу.
– И что дальше? – тихо спросила она.
– Я пришла домой.
– Да… долго вы гуляли.
– Из него ещё столько мата лезло… – Машу передёрнуло.
Он мне кофточку порвал – сказав это, Маша поправила её, но она снова съехала с плеча.
– Вер, – проникновенно произнесла Маша, и чуть помолчав продолжила:
– Ты прости меня.
Сказав это, она слезла с подоконника, подошла к Вере и села к ней на кровать.
– Ну что ты, милая! – Вера обняла её. – А что ж ты со всеми ребятами не пошла?
– Но он мне так нравился, я и не против была, но не так сразу же. Ну! Где романтика, где нежные слова…
– И, слава Богу, что их не было.
– Я разочарована.
Вера прижала Машу к себе и та положила голову ей на плечо:
– Он просто понял, что нравится тебе и решил взять своё.
– Ну да. Какая ты умная, Вера!
– Я? – Вера рассмеялась, – да я ещё большей дурочкой в твоём возрасте была, но к счастью, не влюблялась.