Обречен на победу
Шрифт:
– Привет, парнишка. – Прошел в квартиру, огляделся. – Среда, полдень, а ты почивать изволишь. – Он покосился на друга. Кепко лишь зевнул и отвернулся. – Телефончик, значит, отключаешь? – продолжал Краев. – Старикам ехать пришлось.
– Радость большая и честь! – Усольцев следил взглядом за Кепко, не будь его, то Краева бы послал одномоментно.
– Ты мне нужен, Сергей, – сказал Кепко, резко развернулся, встал перед Усольцевым. – Сегодня вечером в девятнадцать часов. Трезвый. Ты меня понял?
– О чем вы говорите, Петрович? – Усольцев взмахнул руками. –
– Ресторан гостиницы «Центральная». – Кепко пошел к двери, задержался, спросил, не оборачиваясь: – Ты меня хорошо понял?
Усольцев обдумывал ответ. Кепко стоял лицом к двери, Краев поднес к лицу Сергея огромный кулак. Усольцев кулак небрежно отодвинул и, глядя завороженно на неподвижную фигуру в дверях, сказал:
– Я вас понял, Анатолий Петрович…
Тренеры вышли, щелкнул замок.
…Вечером в ресторане «Центральный» вновь гуляла молодежная свадьба. Так же, как неделю назад, за отдельным столиком сидела пожилая пара, за вторым столом расположились Усольцев, Ходжава и Гутлин.
Чуть в стороне электрики устанавливали диги, у кинокамеры возился Игорь Белан.
За свадебным столом чувствовалось напряжение, скованность, чего-то ждали.
Кахи Ходжава сделал официанту заказ, сказал:
– Сегодня все поровну платим, я не райсобес.
Усольцев взглянул на него презрительно:
– Тяжело достаются? – И, не ожидая ответа, продолжал: – Не понимаю, что за цирк здесь происходит.
Гутлин лишь втянул голову в плечи. Кахи махнул широко рукой:
– Зачем понимать, дорогой? Люди попросили: сделайте все, как было двадцатого. Нам нетрудно. Слушай, не землю копать!
Гутлин кашлянул и смущенно сказал:
– Тут еще один человек сидел. – И, как всякий не умеющий лгать, начал смотреть в сторону с фальшивым любопытством.
К ним подошел Гуров, кивнул, сел на свое место.
– Кино. – Он подмигнул Усольцеву. – Социалистический реализм.
Отошел от кинокамеры Игорь Белан и хорошо поставленным голосом, который так не вязался с его внешностью, сказал:
– Дорогие друзья! Для документального фильма, который готовит наша студия, необходима сцена молодежной свадьбы. Мы не хотели мешать вашему празднику двадцатого. Снимем ее сегодня. Спасибо, что вы пришли. Друзья, так как вы не профессиональные актеры и можете перед камерой оказаться скованными, я попрошу вас восстановить в точности обстановку прошлого. Сесть, как вы сидели, танцевать, как вы танцевали, выходить в вестибюль, если вы выходили. Прошу!
С шутками и смехом за столом стали пересаживаться.
– А я в другом платье.
– Петенька, – шептала невеста. – У нас на столе икры не было.
– Дура, это же кино.
Усольцев оглядел шумный зал, повернулся к Гурову и сказал:
– И все это для того, чтобы доказать, что Павел Астахов не убийца, а бог, а Сергей Усольцев – черт с рогами.
Гуров взглянул на часы, раздумывая: принять предложение Усольцева открыть карты или уклониться.
– А почему вы решили, что все происходящее имеет отношение к убийству Лозянко? – Гуров не смотрел
– Потому как не идиот. – Усольцев опрокинул в себя изрядную порцию. – Знаю, кто вы есть и чем занимаетесь. Известно, какие вопросы вы задавали моим бывшим, – он неумело рассмеялся, – приятелям. Я еще способен сложить два и два и удивляюсь одному…
Гуров никак не реагировал, словно не слышал. Ходжава хотел вмешаться, Гутлин ударил его по ноге.
– Я удивляюсь, – Усольцев снова наполнил рюмку, – почему я здесь сижу и принимаю участие в непристойном фарсе.
Самое страшное, если он встанет и уйдет, это конец, но Гуров подготовил ответ заранее:
– Ничего удивительного, вы, как всякий невиновный человек, не хотите, чтобы на вашем имени осталось пятно подозрения. Верно, Кахи?
– О чем говорить? – Кахи пожал плечами. – Я что угодно могу повторить, ничего не боюсь.
Подошла официантка, неловко улыбнулась, молча взяла бутылку со спиртным и так же молча ушла.
Гуров понял, что в игру включился Серов. Молодец, умница: это одновременно и удар, и перекрывает Усольцеву возможность напиться и начать бутафорить.
В глазах Усольцева мелькнуло недоумение.
– Положим, такого фортеля в прошлый раз не было.
– Арнольд, – обратился Гуров к Гутлину. – А куда из вашей машины подевалась игрушка?
– Понятия не имею, – пробормотал Гутлин. – Вчера была.
– Машину не взламывали? Больше ничего не пропало? – спросил Гуров.
– Нет. Ничего.
– Кахи, вы не брали обезьянку?
– Зачем обижаешь? – Ходжава даже привстал. – Зачем мне?
– Вам, – Гуров перевел взгляд на Усольцева, – незачем.
– Не смотрите в камеру, – крикнул Белан. – Расслабьтесь. Горько!
– Горько! Горько!
– Да они уже нацеловались за неделю.
– Хорошо, не развелись.
– Не дави на мозоль. Шампанское можно.
– Пойдем! – Девушка дернула своего соседа за рукав. – Тебе же необходимо позвонить маме.
Парень и девушка направились к выходу из зала.
«Пора, – понял Гуров, – теперь необходимо создать непрерывный темп движения, не останавливаться, не давать ему времени на обдумывание».
– Как вы тогда сказали?
Гутлин, предупрежденный заранее, ждал этого вопроса, как начинающий актер реплики, после которой должен из небытия шагнуть в историю. Не узнавая собственного голоса, сказал:
– Пойду звякну, у всех женщины…
Усольцев не почувствовал заготовки, решил, что Арнольд ляпнул от бесхитростности, просто так, но разозлился и подумал: мол, неплохо было бы врезать умнику по очкам. Но не врезал, даже не взглянул.
Гуров подхватил пас и повел игру дальше.
– Идите звякайте. – Он встал, невольно поднялся и Усольцев.
В вестибюле их ждали. Чуть в стороне стояли Кепко и Краев, эксперт с портативным киноаппаратом пятился, начал съемку.
Усольцев, увидев наведенный на него киноаппарат, остановился, заметил тренеров, театрально поднял руку.