Обреченная на корону
Шрифт:
Иногда я сознавала, что в голову мне лезут глупости. Смерть сына не могла изменить отношение Ричарда ко мне. Разве я за нее в ответе? Разве виновата, что не смогла родить здорового ребенка?
И пыталась спорить с собой. Ричард — король. Ему нужен наследник. Он должен думать о будущем. Прежде всего ему необходим сын, чтобы наставлять его, учить, как править страной, когда отец умрет или состарится. Отчаянно необходим.
Говорить с ним о своих тайных страхах я не могла. Зачастую и сама сомневалась в их обоснованности. Ричард никогда не выказывал своих
Так я и жила, раздираемая сомнениями, лелеющая мучительные подозрения, потому что считала себя неполноценной.
Ричард делал вид, что справляется с горем, однако в глазах его я видела жгучее страдание.
Однажды он мне сказал:
— Екатерину уже пора выдавать замуж.
Она все еще жила вместе с братом Джоном в Миддлхеме, ей было около шестнадцати лет.
— Я хочу видеть ее устроенной, — продолжал Ричард. — И Джона тоже, хотя, пожалуй, он еще маловат.
— А кого ты прочишь в мужья Екатерине? — спросила я.
— Уильяма Херберта, графа Хантингдона.
— По-моему, он ей вполне подходящая пара.
— А Джону я хотел бы отдать Кале.
— Сделать его градоначальником? Это очень ответственная должность.
— Он мой сын, — ответил Ричард, как мне показалось, холодно.
«Да, — подумала я, — поистине твой сын, сильный, здоровый мальчик». В том душевном состоянии мне казалось, что он думает: «Я могу иметь здорового сына, но не от королевы, а от другой женщины».
— Он еще слишком мал для Кале, — услышала я свой голос.
— Я хотел назначить его в будущем году. Мне нужны люди, на которых можно положиться, а это мой сын. Однако начнем... с брака Екатерины. Думаю, время для этого пришло.
Екатерина приехала к нам. Умная, хорошенькая девушка, она очень радовалась близкому замужеству, а Херберты, разумеется, приходили в восторг от такого союза: невеста — королевская дочь, хоть и внебрачная, и король позаботится о ней.
Дочь Ричарда вышла замуж, я заметила, что глаза его, останавливаясь на ней, наполнялись гордостью... и, казалось мне, чем-то еще. Обидой? Почему есть у него здоровые дети от другой женщины, а от королевы нет?
У меня это становилось манией. Я в чем угодно видела его недовольство моим бесплодием.
Однажды он сказал мне:
— Я подумывал о том, чтобы объявить Уорика наследником трона.
— Уорика? Но...
— Анна, давай взглянем правде в глаза. Детей у нас с тобой не будет. Уже поздно, я страшился бы за тебя. Однако наследник необходим.
— Ричард, ты еще молод. Прошу, не говори о срочной необходимости наследника.
— Жизнь королей часто коротка.
— Жизнь любого из нас может оказаться короткой.
Я имела в виду Бэкингема и Гастингса. Ричард, видимо, это понял.
— Отец Уорика запятнан изменой. Это не является препятствием?
— На это можно закрыть глаза. Он ближайший мой родственник.
— Ричард, Уорик не способен править.
Ричард задумался.
— Есть еще сын моей сестры Елизаветы, граф Линкольн...
Я печально взглянула на него, и он мягко продолжал:
— О таких делах нужно думать. Иногда это мучительно. Мало ли что...
Ричард отвернулся, потом вышел. Я пошла к себе в комнату и заперлась.
Если б только я могла родить сына! Если б могла стать здоровой! Любил ли тогда меня Ричард? Тут было очень много «если» — а если любовь зависит от таких соображений, то любовь ли это?
Любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему?
Я молилась. Просила о помощи Бога и Пресвятую Деву. Но что толку молиться о невозможном?
Пошли разговоры о том, что Генрих Тюдор может попытаться свергнуть Ричарда и занять престол. Его сторонники выдвинули предложение, которое люди могли счесть привлекательным.
Казалось, что, когда Генрих Шестой умер — вернее, был убит, а Маргариту Анжуйскую изгнали из Англии, война Роз прекратилась. Однако смута могла вспыхнуть вновь, и мысль объединить дома Йорков и Ланкастеров казалась превосходной, поскольку в таком случае соперничество между ними прекратилось бы навсегда. Достичь этого можно было женитьбой Генриха Тюдора, родственника Ланкастеров, на Елизавете Йоркской.
Елизавета Вудвилл все еще оставалась вместе с дочерьми в убежище, жизнь там явно была лишена той пышности, которая окружала ее в недавнем прошлом.
Это предложение о браке изменило отношение людей к вдовствующей королеве. Ричард забеспокоился. Честолюбивая Елизавета Вудвилл, решив, что ее дочь может выйти замуж за короля, примется плести интриги.
— Пусть сейчас она беспомощна, — сказал Ричард, — однако за женщиной, которая заставила короля жениться на себе и столько лет оставалась королевой, необходим пристальный надзор.
Мой муж обсудил эту проблему с доверенными людьми. В преданности Рэтклиффа, Кэтсби и Френсиса Ловелла он не сомневался. Считал их искренними друзьями и часто с ними советовался. В итоге Ричард пообещал Елизавете Вудвилл, что если она покинет вместе с дочерьми убежище, то все они будут находиться в полной безопасности, никаких претензий им не предъявят; он возьмет их под свое покровительство и позаботится о том, чтобы ее дочери вступили в хороший брак, и каждая из них получит собственность стоимостью в двести марок.
Когда король торжественно поклялся в этом перед членами палаты лордов, а также лордом-мэром Лондона и членами муниципалитета, Елизавета Вудвилл могла не сомневаться в твердости его слов.
С точки зрения Ричарда, это был разумный ход. Елизавета Вудвилл не питала преданности ни к кому, кроме своих родственников, и ради них сражалась бы изо всех сил. Должно быть, она задавалась вопросом, долго ли ее дочерям находиться в убежище; их было необходимо хорошо выдать замуж, пока они в юном возрасте; а если она могла получить расположение правящего короля, то зачем пытаться заменить его другим?