Обреченная невеста
Шрифт:
Она освободилась от объятий Элис и бросилась на софу, рыдая. Ее сердце было разбито.
Люк и Элис печально переглянулись. Все-таки зло победило. Черная тень барона Кедлингтона повисла над тихим домиком, совсем недавно наполненным весельем и готовившимся к свадьбе Флер и Певерила. Они не знали, что сказать, что делать, как утешить плачущую девушку.
Неожиданно раздался стук в дверь.
– Скажи Раббине, что я иду, – сказал Люк, – возможно, есть новости о Певериле.
Флер тряхнула головой, в ее глазах, наполненных слезами, сверкнула отчаянная
– Да, да, возможно. Он все-таки вернулся.
Но, к разочарованию Люка, это был не Певерил, а высокий хорошо сложенный джентльмен со шрамом на лице и тропическим загаром. Когда он приподнял шляпу и поклонился, Люк заметил, что его волосы белые, но его возраст определить было трудно.
Он спросил, не здесь ли живет миссис Трилони.
– Да, сэр, но она не может вас видеть. Ей плохо… – начал Люк, но затем остановился. Флер услышала голос, показавшийся ей очень знакомым, и прошла в маленький зал. Февральский день приближался к концу; в полумраке Флер не могла рассмотреть лицо и фигуру пришедшего. Слезы высохли на ее ресницах; она подошла поближе и снова посмотрела, более тщательно вглядываясь в лицо незнакомца. Ее сердце застучало сильнее. Она прошептала:
– Нет, я сошла с ума от печали и тревоги. Этого не может быть!
Высокий мужчина шагнул и обнял ее.
– Флер, дитя мое, это я, твой отец, – сказал он. Они оба задрожали от волнения.
На мгновение Флер застыла, будто она находилась между воротами рая и пропастью ада. Она смотрела на лицо со шрамом, все больше и больше узнавая его.
Гарри Родни смотрел на дочь сквозь слезы, но уже не видел прежней смеющейся девочки. Флер стала молодой женщиной с печатью пережитого горя на лице. Она была прекрасна; ее кудри, грация, живое лицо напоминали ему о ее матери. Тэйлоры смутились, когда Флер кинулась в объятия незнакомцу. Они услышали ее голос, срывающийся от счастья.
– Это ты! Ты не умер. Ты вернулся ко мне. Папа, папа, мой дорогой, милый отец.
Тэйлоры все поняли, взялись за руки и незаметно исчезли.
Гарри Родни и его дочь прижались друг к другу, и по их щекам текли слезы.
Глава третья
Флер сидела на коленях у отца, вспоминая их последнюю встречу. Гарри Родни сидел, боясь шевельнуться. Он слушал с ужасом и отвращением кошмарную историю ее жизни. Ее голос задрожал, и она покраснела, рассказывая о том, что случилось в «Малой Бастилии».
Возвращаясь из Австралии, Гарри вспоминал Флер златокудрой, веселой девочкой, чей звонкий смех эхом разносился по всему дому: его дорогая Флер, сокровище его и Элен. Кто мог знать, что их невинное дитя ожидает такая ужасная судьба. Гарри замотал головой, сжав кулаки, при мысли, что именно он стремился дружить с Чевиотом. Не в добрый час он пригласил барона на день рождения Флер. После того как дочь ему все рассказала, барон предстал перед ним совсем в ином свете: как негодяй, разрушивший счастье его дорогой дочери. Сделав Флер леди Чевиот, Дензил заставил ее страдать, особенно после того,
Гарри не мог этого перенести. В конце концов он прервал Флер.
– Остановись, не продолжай! Я уже достаточно услышал, – и он заплакал, не в силах сдержать слезы. Флер забыла о своем горе и бросилась утешать отца. Она целовала его в щеки, нежно гладила руки и просила не печалиться.
– Все прошло, папа. Мы снова вместе. Мы потеряли нашу милую маму, но Бог снова соединил нас.
Гарри поднял голову.
– Дитя мое, если бы мама узнала об этом кошмаре, ее сердце бы разорвалось на части.
– Если бы она была жива, папа, этого бы не случилось.
– Это правда, – кивнул Гарри, – никто не может знать будущее. Когда твоя мама захотела сопровождать меня во Францию, я не знал, что своим согласием подписываю ей смертный приговор и твою злую судьбу!
– Ты не виноват, не нужно винить себя. Гарри вытер глаза.
– Да, милое дитя, но мы виноваты в том, что не рассказали тебе историю семьи, когда ты достигла брачного возраста.
– Но, папа, кто мог знать, что наследственность проявится в третьем или четвертом поколении, – тихо сказала Флер. – Кожа мамы была белая как снег, а волосы были еще красивее, чем мои. Но почему, почему наследственность передалась моему несчастному ребенку?
– Это могут объяснить только доктора или ученые. Но теперь я знаю, что твоя дорогая мама была права, говоря, что нам не следует иметь детей. Но нам так хотелось иметь ребенка… и когда ты родилась, все было хорошо. Мы не думали о том, что такое несчастье может случиться с тобой.
Флер схватила руку отца и прижала ее к щеке.
– Прошу тебя, не вини себя. Несмотря на все свои беды, я не упрекаю ни тебя, ни мою милую маму.
– Ты ангел, – сказал отец, чувствуя, как трудно бороться со слезами.
– Сколько людей знали, что мой прадед был африканцем?
– Никто. Несколько знакомых твоей мамы, когда она была еще маркизой де Чартелет, возможно, догадывались из-за сходства между ней и молодой квартеронкой Фауной, которая была рабыней леди Памфрет.
Флер уставилась на отца.
– Мама – рабыня? О, как мне трудно поверить в это!
– Но это правда. И ты должна всегда чтить ее память. Даже девушкой, несмотря на ее ужасное положение, она оставалась чистой и невинной. Она отдала мне всю свою любовь. Ее свадьба с Люсьеном де Чартелет была лишь ради имени. Она принадлежала мне до самой смерти и осталась верной и любящей женой.
Он опустил голову. У Флер покатились слезы из глаз; вытерев их, она заговорила о Певериле. Гарри слушал ее и изредка кивал.
– Конечно, этот молодой джентльмен достоин твоей любви. Он получит от меня полную поддержку и одобрение.
– Значит, ты не возражаешь против моего повторного брака?
– Я хочу только, чтобы ты была счастлива, мое милое дитя, – сказал он.
Гарри поднялся и заходил взад и вперед по комнате, сжав кулаки. Его лицо со шрамом отражало поднимающийся внутри гнев. Наконец он взорвался: