Обречённая воля
Шрифт:
— Солдат? — спросил Пётр, отметивший подход мужика.
— Нет, государь.
— А кто?
— Я инфантерия! Восемь годов назад от Нарвы с тобой бежал беспамятно, государь.
— А чего ж ты так бежал, инфантерия?
Мужик прищурился в кривой ухмылке.
— Свейская пуля зело спину жгла, государь царь! Государь… —
Макаров вышел из возка, покатывая желваками на скулах. Дали бы ему волю, он бы показал этому вонючему отребью, как останавливать царский возок. Да и царь тоже… Макаров движеньем руки отослал драгун назад. Мужик критически прикинул расстоянье, невольно посмотрел сквозь стёкла возка на Макарова, остановившегося по ту сторону, и шагнул ближе к царю.
— Государь, ты мягкой рухлядью торгуешь?
— Ну, торгую, — прищурился Пётр, сам радуясь временной остановке, и солнцу, и этому полю.
— И зайцем торгуешь?
— И зайца берут в Европах, а тебе чего?
— Зайца ить только зимой берут, а к зиме его зело редеет по лесам — то волк, то лиса… Зело способно его брать ранней осенью, а не то и круглой год, государь.
Пётр нахмурился — не дураком ли он считает царя? Грубо зыкнул:
— Ты не пьян, мужик? Кто же зайца берёт летом? Кому нужна его пустая серая шкура, дурак!
— Не гневайся, государь-батюшка, только я тебе любого зайца из серого сделаю белого.
Мужик вытащил из-за пазухи совершенно белого зайца.
— Ах ты, сатанинский дух! — удивился Пётр. — А ну-ко, дай сюда! Гм, Макаров! Ты смотри, чудо какое!
Макаров забежал на их сторону, пощупал зайца — живой, дышит часто, косит назад сдавленным трусоватым глазом, трясётся, а шерсть с густым подшёрстком, как зимой.
— А ну, говори! — приказал Пётр мужику.
Мужик переступил босыми ногами в пыли, ворохнул копну нечёсаных
— Говори при нём!
— Так чего тут говорить, государь? Дело простое: ловлю зайца — летом он ленив и бесстрашен — приношу в деревню и сажаю в погребицу на лёд. Суну ему сучьев и наплюну. А на пятой день он у меня начинает шерсть стару дёргать, и новой обрастать, белой. Ему, зайцу-то, холодно в погребице, ума-то у него нет, вот он и думает, что зима пришла. Белеет, косой.
Пётр кинул зайца в возок — всё развлеченье в дороге — и велел Макарову одарить мужика рублём.
— Ну, прощай, мужик! В немецких академиях тебе место! — сказал царь с улыбкой, а когда мужик шагнул к возку, не поняв царя, тот насупился: — Иди сено метай!
Возок покатился дальше. В оконце показался хвост пыли за драгунской сотней, а на обочине дороги был виден мужик. Он стоял, широко расставив ноги, спокойный и мудрый, будто хозяин всей этой земли, а над ним по огромному небу плыли крутобокие облака. Пётр долго смотрел на них, на эти белые дымки, чем-то похожие на пушечные выклубы, и вдруг неожиданно сказал Макарову:
— Отпиши Меншикову и на Дон: казнить токмо пущих заводчиков, а мужиков миловать.
Он приотворил дверцу возка, чтобы сплюнуть пыль. В этот момент возок въехал в березняк, и вдруг из придорожных кустов ошалело вырвалась крупная птица. Пётр вздрогнул от неожиданности, побелел и долго потом не мог прихлопнуть дверцу возка.