Обреченный мост
Шрифт:
— Что они в нём понимают?
— Боюсь, что побольше вашего, — отмахнулся Вильгельм.
— Эти лесные звери? — усомнился адъютант.
— Вы себе не представляете, кого можно найти в русском лесу! — Доктор Курт поморщился, нервно срывая кожаную перчатку с руки. — Сколько ранено? Есть ли убитые?
— Убито и ранено двадцать шесть человек, господин штурмбаннфюрер, — отрапортовал адъютант. — Ещё шестерых пока не обнаружили. Нашли ещё гауптштурмфюрера Боске. Вашего прежнего адъютанта, насколько я понимаю.
— Уже слава Богу, — буркнул Вильгельм.
— Да? —
Вильгельм даже запнулся, уставившись на Гернгросса непонимающим, по-рыбьи холодным взглядом: «Контуженный, что ли?» — и, ошеломлённый сообщением, замер, так и не стянув до конца перчатки.
— Что вы такое городите, Герман? — пробормотал он растерянно, подпрыгнувшими вдруг губами. — Это у вас такое извращенное воображение? Или вы попросту издеваетесь? Тогда прошу учесть — ваша близость к полицай-фюреру Зитцу ничуть мне не помешает…
Похоже, что доктор Курт решил окончательно: «окопные» муфточки на погоны пригодятся Герману Гернгроссу, какой бы он там ни был соглядатай от Зитца или даже куратор от Абвера, в самом скором будущем.
— Как можно, я и не думал! — нет, похоже, испуг этого придурка был совершенно искренним.
— И где этот? Раздвоившийся? — завертелся доктор Курт, взглядом выискивая своего прежнего адъютанта: «Чёрт с ним, даже если их теперь два идиота, то это всё равно лучше одного этого, но полного». — Что с ним сделали эти изверги? Как они его, — штурмбаннфюрер даже поморщился, воображая себе эту беспримерно кровожадную сцену. — Распилили, что ли?
— Нет-нет, — с прежней искренностью округлил младенческие глаза Герман Гернгросс. — Просто мы нашли ещё одного, в точности такого же Боске, только в партизанском, так сказать, обмундировании.
Курт несколько секунд смотрел на адъютанта со злобным непониманием, потом удивлением, а потом и сочувственной брезгливостью:
— Так, может, это мой э?.. — штурмбаннфюрер даже замотал головой, будто выгоняя из неё муху приближающейся паранойи. — Э… Прежний? Просто успел переодеться? У отступающих это обычное дело.
— Нет! — в свою очередь, замотал головой Герман. — Это действительно другой Боске. Так сказать, советского образца. Даже имя другое, Мигель, не Эмиль.
— А-а… — протянул доктор Курт, кажется, начиная догадываться. — Перебежчик, что ли?
— Ну, — словно дразнясь, протянул, как подхватил, адъютант. — Если перебежчик, то, прямо скажем, не слишком удачливый.
— То есть? — уже настороженно, по-настоящему побаиваясь, чего там ещё выдаст этот его странный куратор, переспросил штурмбанфюрер.
— Видите ли, мы нашли их обоих у расстрельной стенки, как на полке ярмарочного тира, по-моему, — Герман запнулся, очевидно, подбирая ещё более мудреный образ.
— Да не тяните вы, ради бога! — уже всерьёз вскипел Вильгельм. — Как кошку дерёте, честное слово. Чего они на неё выперлись, на полку вашу?
— А, ну с этим просто, — как-то даже облегчённо перевёл
— Кажется? И что за «предыдущие»? Куда — идущие?
— По крайней мере испанцы оба живы, хотя не совсем целы. И русский лейтенант Мигель Боске, и гауптштурмфюрер Эмиль Боске. А тех двоих русских, добровольцев наших, расстреляли совершенно.
Бог весть, в какой степени и насколько отчасти — доктор Курт и сам ещё не мог себе объяснить этого, — но его отпустило. Он успокоился и принял эту новую реальность с двумя Боске: что-то такое он слышал от «своего» о брате, вывезенном в СССР.
«Значит-таки, перебежчик. Видимо, русских смутила перспектива братского воссоединения, и они решили шлёпнуть обоих, от греха подальше. Живодёры, ничего человеческого». Сам-то доктор Курт без музыки Вагнера и к массовым расстрелам приступить не мог. Не хватало тевтонского духа. А так, включишь «Марш валькирий» и, глядишь, пошло-поехало. Переходишь от затылка к затылку с «Парабеллумом» и как будто даже не видишь их, вшивых.
— Ведите меня к ним, обоим, — распорядился штурмбаннфюрер и запнулся, окончательно возвращаясь в мир практических действий: — И, кстати, об автоколонне. Раз уж хоть транспорт уцелел, надо его отсюда уводить. И срочно. Не будем искушать судьбу. Распорядитесь, чтобы машины заправляли, меняли запаски или вулканизировали шины, если не хватит. Времени на всё двадцать минут — и убираемся отсюда.
…Вращая гайку на кронштейне запасного колеса на заднем борту бронетранспортёра, Карл Литце и не подозревал, что одновременно вращает и динамо примитивного пускового устройства. А по утопленному в грязи телефонному кабелю искры пробежали до головного «Опеля», всякий раз попутно заглядывая в бензобаки, где кроме испарений находилось ещё и по брикету тола.
— Eine, — кряхтел Карл, повиснув на массивном ключе, нашедшемся на полу в кабине. — Zwei…
«Drei» — застрял у него в глотке, когда бронетранспортер содрогнулся всей железной тушей и вдруг, вырвавшись из его рук вместе с ключами и запаской, улетел вправо, кувыркаясь на низких боках в камуфляжных жёлто-коричневых пятнах.
Столб клубящегося багрово-чёрного пламени взвился в хмурое небо. Вслед за ним, почти мгновенно — второй, третий…
— Wir gehen weg, Partisanen! — первым завопил штурмбаннфюрер Курт и первым же открыл огонь, выхватив из кобуры «Парабеллум».
Вильгельм разрядил обойму куда следует: в партизан, унылой гурьбой валивших со стороны реки, отделяющей посёлок от леса.
И вторую разрядил бы, если бы адъютант не докричался шефу на ухо:
— Кажется, это местные полицаи! Татары. Возвращаются!
— Где? — обернулся доктор Курт.
Адъютант через его плечо указал на «партизан», предусмотрительно залёгших в речном тумане до выяснения обстоятельств.
— С чего ты взял? — недовольно переспросил штурмбаннфюрер.
Вместо ответа Герман Гернгросс гаркнул вопросительно: