Обреченный мост
Шрифт:
— Я поначалу тоже, как начали немцы взрывать всё с середины октября, чуть ли не на каждый гром подскакивала. — На плечо Саши, уже не смущаясь немецких погон с унтерским галуном, легли ладони, а потом и остренький подбородок Наташи. — Всё надеялась, что уже наши…
— Скоро уже, скоро, — шепнул капитан Новик в висок, украшенный резьбой русого барокко. — Скоро всё закончится, и… — он запнулся.
— И никаких «нас с тобой» больше не будет, — продолжила она за него. — Ты говори, не бойся. Я же всё знаю, ты же честно
— Прости… — не найдя нужных слов за время, пока прочищал горло, и не зная, что ещё можно сказать, хрипло пробормотал Новик.
— Вот глупый, — тихо улыбнулась Наташа, уткнувшись в его плечо лбом. — За что «прости»? Я счастливая. Хоть сейчас, хоть только десять минут, что там осталось…
Почувствовав, что не слишком-то он верит в это её десятиминутное счастье, она взяла капитана за плечи и встряхнула, смеясь.
Впрочем, не слишком-то весело.
— А в Туапсе после войны я всё равно приеду. Буду ходить под пальмами, может, даже на тебя с женой исподтишка посмотрю, как вы под теми же пальмами гуляете и тоже, как вы, буду есть мороженое, и представлять, что это я с тобой гуляю и с тобой мороженое ем…
— В вафельном стаканчике, — облизнул вдруг пересохшие губы Саша. — Со своим именем.
— Нет, с твоим, — покачала головой девушка, отчего русые локоны свились на тонких обнажённых ключицах.
— Не ешь меня, Наташка, — завёл он непослушные локоны обратно за её узкие плечи. — Не рви душу. И так…
Тонко зазвенели стёкла; не вздрагивали, а словно покачивались под ногами половицы; задрожала золотистая бахрома ламбрекена над дверью в комнату.
— Погоди-ка… — Новик вдруг отвернул голову, насторожившись и прислушиваясь. — А ведь это далеко. Наша дальнобойная…
Дверь скрипнула, и в кухню, деликатно кашлянув, сунулась стриженая голова старшего лейтенанта Войткевича.
Яков хотел было пошутить, но, увидев глаза Натальи, с замёрзшей синевой бездны, почему-то отвёл свой, обычно бесцеремонный взгляд. И сказал только:
— Идёмте, Саша, а то, боюсь, к уговоренному времени станет слишком светло на улице.
Не из газет…
Не слишком прислушалось к словам Гитлера и советское командование.
Но обвинять в чем-либо командующего Северо-Кавказским фронтом, наблюдавшего буквально в бинокль подготовку эвакуации 5-го корпуса генерала К. Альмендингера, — трудно.
К вечеру 31 октября 1943 года войска 4-го Украинского фронта вышли к Перекопу и полностью отрезали Крым с суши; так что неудивительно, что генерал армии И.Е. Петров бросил десант «вдогонку» якобы уходящему противнику.
Как водится, невзирая на трудности — на штормовое предупреждение, нехватку плавсредств и сбившийся ход погрузки десанта.
Несколько десантных барж и катеров подорвались на минах или были потоплены огнём немецкой артиллерии.
Одномоментная высадка первого эшелона десанта растянулась на неделю. Не говоря уже о том, что «догонять» противника буквально в предместьях города пришлось больше пяти месяцев, хоть красный флаг над Митридатом к тому времени развевался уже неоднократно.
С другой стороны, с такой «занозой» на правом фланге ни о каких, запланированных Гитлером, контрударах из Крыма на Украину не могло быть и речи. На протяжении тех же кровавых пяти месяцев немцы «с ходу сбрасывали» наши войска в море…
Так что Наташе, оставшейся стоять у наглухо задрапированного окна, словно у странной авангардистской картины под названием «Безысходность», пришлось бы ждать долго. По меньшей мере до середины ноября, чтобы поселок Колонка стал хотя бы «ничейной полосой» фронта. И на скрипучих ступенях лестницы она, быть может (хоть верилось в это слабо), вновь услышала бы шаги Александра.
Но гораздо раньше она не столько расслышала, сколько почувствовала за высокой дверью грохот кованых сапог.
И даже не вздрогнула, только зябко стянула на худых ключицах рыжие крылья всё того же шерстяного платка, в каком была и тогда, на берегу, когда в первый раз его увидела.
«Вот и всё…»
Керчь. Руины з-да им. Войкова. Бункер зондеркоманды 10 B
Пора слушать Вагнера
Далёкая канонада ничуть не встревожила штурмбаннфюрера Курта, хоть о смысле её и происхождении он догадался раньше, чем услышал от адъютанта Боске, ссыпавшегося по гулким и узким, как корабельный трап, ступеням с наблюдательной площадки:
— Похоже, что русский десант, герр доктор! Зарево где-то за Ак-Бурунским мысом и Еникале!
Вильгельм опустил лицо, поднятое к бетонному потолку, с которого больше сеялась ржавчина арматуры, чем пыль, отряхнул перчаткой серебряную перевязь погона.
— А вы что надеялись увидеть? Колесницу Илии?.. Патрик, — обернулся он к посыльному. — Передайте ротенфюреру, что пора слушать Вагнера. Впрочем, Герман не поймёт, что следует делать в первую очередь, ещё бросится за патефоном…
Вильгельм хмыкнул и указал перчаткой в потолок, приблизительно в направлении полуразрушенного склада, приспособленного под барак для рабочих.
— Так вы потрудитесь растолковать ему, что пленных надо построить в колонну якобы для отхода. И сами не говорите ему «якобы», — спохватился штурмбаннфюрер. — А то он им так и ляпнет, разбегутся.