Обреченный рыцарь
Шрифт:
От небывалого противника остались рожки да ножки. Вернее, усы да два большущих глаза, плавающие в смердящей болотистой луже.
– Ну, владыка! – в восхищении развел руками Лют. – Тут тебе не чарка, а целый ковш водки причитается!
– А то! – задорно подмигнул ему преосвященный. – Знай наших!
И, обратясь к сатиренку, примолвил:
– А ты, внучок, не горюй! До свадьбы новый рог вырастет! Какие твои годы!..
Мертвые, умирающие и раненые лежали повсюду. Из города подтянулись жители – старики, женщины, дети. С палками и дубинами, молотя прорывавшихся
Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут на выручку пришел Бабский полк (так его ехидно обозвали Лют с Вострецом) Орландины, набранный воеводой из самых отчаянных киевлянок, которым надоели горшки да метлы.
Размахивая мечами и подбадривая себя визгом, долженствующим изображать боевой клич, куявские амазонки ринулись в атаку на тварей.
Девушки отчаянно дрались.
Стана, крепкая и высокая хозяйка пекарни, укокошила нескольких монстров врукопашную, приложив ухватом. На спину ей прыгнул кошмарный полукот-полупетух, но стоявшая сбоку крепкая старуха снесла чудищу голову топором, ухитрившись не поранить девчонку. А затем тем же топором пришибла пару слабых мелких метаморфов, прыгавших вокруг и щелкавших зубами.
Злата, дочь Родиславы, тоже не теряла времени даром – прибила двоих тварей посохом и буквально превратила в слизистую кашу еще троих – на сей раз удачно брошенным заклинанием.
Тяжелее всего пришлось Гертруде – молодой аллеманской купчихе, муж которой держал скобяную лавку на Крещатике. Ее азарта хватило только на одного мета-морфа, потом она лишь вяло отмахивалась от наседающих врагов мечом, время от времени в ужасе зажмуривая глаза.
Однако Бабский полк все равно держался.
Твари умирали не как обычные существа или даже нечисть – не оставляли после себя мертвое мясо и внутренности. Они рушились наземь, точно глиняные болваны, тут же начиная истекать зеленой жижей или просто расплываясь черными кляксами мерзкого студня.
Но тут из прохода вылез здоровенный монстр раза в два выше человеческого роста, в костяном панцире, покрытом шипами с ног до головы. И сразу выяснилось, что все же девушки, по крайней мере если они не из Сераписского вольного легиона, на войне не столь уж и пригодны. Чуть ли не половина воительниц отшатнулась, кто-то бросил оружие…
К сожалению, с ними не было Орландины, а сотник – дочь боярина Кучки, Костяна, сама поступила в войско три дня назад.
Монстр довольно захохотал.
Одна из амазонок попыталась поразить его пиллумом, но демон с неожиданной ловкостью отбил лапой дротик и метнул обратно. Девушка рухнула, как подкошенная, обливаясь кровью.
Стана испуганно вскрикнула, и тут демон обхватил ее своими когтистыми ручищами и буквально двумя пальцами свернул женщине шею.
Демон осклабился и, взвалив себе на плечи трупы сраженных им девушек, затопал обратно.
Неизвестно, как бы дальше развивались события, но к месту битвы, оплеухами разметав потерявших боевой кураж девиц, подоспела сотня Люта, впереди которой бежал тевтон.
Оторвавшись от товарищей, он с ходу влетел в толпу навьих и принялся изо всех сил их рубить. Метаморфусы не сразу опомнились, и не меньше дюжины их легли от ударов
Но потом Парсифаль оказался буквально погребен под грудой тел врагов.
Словно обезумевший Гавейн бросился выручать товарища. Рядом с ним, не отставая ни на шаг, маячила туша огромного волка. Верный Фенрир тоже решил поучаствовать в битве с мерзкими пришлецами.
– Ищи! – указал ему крепыш на пирамиду, под которой, дай Бог, еще не успел превратиться в мумию блондин.
Волчара вгрызся зубами в лежавший сверху и еще не успевший стать изумрудным желе труп упитанного песиголовца. Щелчок мощных челюстей, и прямо в лицо бритту пролетела откушенная голова монстра. Еле успел отвернуться от мерзкого снаряда, в очередной раз подумав о пророчестве и предсказанной гибели от собаки. Только от которой из них? От песьей головы, едва не расшибившей его собственную, или от серого питомца, бросившего оную?
Особенно предаваться размышлениям было некогда, потому что на Гавейна сразу с двух сторон набросилась парочка живых сородичей дохлого песиголовца. Один сразу напоролся на выставленный рыцарем меч и застыл на месте, удивленно наблюдая за тем, как из его распоротого брюха, дымясь, вываливаются на землю внутренности. Второго гибель напарника не остановила.
Как видно, у навьих совсем не развито чувство воинского коллективизма и взаимовыручки, заключил бритт.
– Куда прешь, образина?! – возмутился он, отшатываясь от скрестившихся над его головой двух кривых клинков, которыми одновременно орудовал монстр.
Надо же, оказывается, и навье владеет кой-какими навыками фехтования. А он-то самонадеянно думал, что эти твари совсем безмозглые по части военного дела. Прут себе дуриком напролом, надеясь на силу и массу. Ан нет, выходит… Учтем, учтем.
Рыцарь сделал вид, что поскользнулся, отчего его грудь оказалась открытой для вражеского удара. Песиголовец радостно зарычал и произвел выпад вперед правой, чего Гавейну и требовалось. Извернувшись невероятным образом, бритт подпрыгнул на месте, подставляя под удар вражеского клинка закованную в наколенник ногу, а сам штрыкнул мечом прямо в единственный глаз чудовища. Смертельно раненная тварь взвыла и, отбросив оружие, схватилась руками за голову. Клинок крепыша по-прежнему торчал из покрытого черной шерстью лба. Особенно не кручинясь по потере, Гавейн завладел одним из брошенных песиголовцем мечей, оказавшимся несколько тяжеловатым для его руки. Еще бы – собакоголовый был на добрых полтора фута выше рыцаря ростом и раза полтора шире в плечах.
– И-э-хх! – взмахнул бородач десницей, опуская кривое лезвие на шею его бывшего владельца.
С первого раза отсечь собачью башку не получилось. Слишком мощным оказался вражеский загривок. Из стали он, что ли?
Вторая попытка была более успешной.
Оглянулся на Фенрира. Что там с поисками пропавшего красавчика?
Ага, нашлась пропажа. Чтоб такой охотник да не учуял дичь. Но что-то бледненький наш блондин. Зеленее, чем обычно. Не задохнулся ли, упаси все святые?
Волк, жалобно поскуливая, принялся облизывать Парсифалево лицо. Тот неожиданно чихнул и открыл глаза. Оттолкнув прочь морду своего спасителя, пошатываясь, встал на нога и грязно выругался. Жив, жив, красава.