Обреченный странник

Софронов Вячеслав

— А ты можешь определить, есть ли серебро в этой руде? — спросил Иван, указывая на мешки с образцами.

— Моя — нет, — покачал тот головой, — моя конь может сказать какой, баба может сказать, какой, — засмеялся он, — серебро другой человек понимай, только шибко старый.

— Кто старый? Человек тот, что ли? Как зовут его?

— Чагыр зовут, далеко живет, говорить с тобой не будет, урус Иван.

— А ты покажи как, мне добраться до него, — попросил Зубарев, — деньги дам тебе. Сколько хочешь?

— Зачем мне деньги твоя, —

брезгливо наморщил губы Янгельды, — моя ружье надо пуф–пуф делать, зверь стрелять. У тебя хороший ружье, дашь Янгельды, провожу к Чагыру.

— Там поглядим, — неопределенно ответил Иван, — сперва дело, а потом расчет.

Но башкирец иначе понял его слова и тут же схватил оставленное одним из солдат у костра ружье.

Артамон Сенцов, которому оно принадлежало, увидев, как его оружие взял в руки незнакомый башкирец, кинул охапку хвороста, которую тащил к костру, и с топором в руках бросился к тому, крича на ходу:

— Поставь на место, а то… — но договорить, что будет с Янгельды, если он не вернет ружье, не успел, поскольку один из башкир, сидевший в стороне от всех, ловко подставил ему ногу, и тот с размаха грохнулся на землю лицом прямо в старое костровище. Башкирцы при этом даже не шелохнулись, никто из них не засмеялся, а продолжали сидеть все так же спокойно, только лица у них закаменели да желваки заходили на широких обветренных скулах, сузились и без того неширокие глаза.

— Прекрати, Сенцов, — гаркнул что есть мочи Зубарев, — не съест он твое ружье, вернет…

— Знаю я ихнего брата, — проговорил обиженно тот, поднимаясь и утирая перемазанное в саже лицо, — все они воры…

— Зачем так говоришь? — спросил Янгельды, который отлично понял смысл сказанного. — Худо тебе не делал, ружье взял поглядеть. Украл, да? Не будет ружья — и Чагыра не будет, — поднялся он на ноги и отошел к своим.

— Давай я куплю у тебя ружье, — предложил Зубарев Артамону. — Они обещают за ружье показать, где нужный мне человек находится. Очень нужный…

— Вот еще, — надул пухлые губы Сенцов, — не продается оно, поскольку казенное. С меня за него потом спросят.

— А мое купите? — вмешался в разговор Федюнин, стоявший поблизости.

— И с тебя спросят, не поздоровится, — предостерег его Артамон.

— Потерял, скажу, — пояснил Георгий, — может, и выпорют, то не впервой. А сколько за ружье–то дашь? — спросил он Ивана.

— Рубль, — не задумываясь, предложил тот.

— Десять, не хочешь? — выпалил возбужденно Федюнин.

— Два, — продолжил торг Иван.

— Хорошо, давай пять рублев — и по рукам.

— Три рубля, — в Иване словно проснулась купеческая торговая жилка, и он вел торг по всем правилам, сбивая цену до известного предела.

— Хорошо, — поскоблил давно не бритый подбородок Федюнин, — только деньги сразу, счас…

— Договорились, — Иван полез за пазуху, где находилась большая часть полученных им от Пименова денег, остальные он зашил в чересседельную сумку, притороченную

к седлу, — вот тебе три рубля, — отсчитал он монеты, подал в протянутую Георгием руку, а другой принял ружье, — вот тебе, дустым, от меня подарок, — и положил к ногам Янгельды ружье.

— Вай, вай, — зацокал тот языком, радуясь подарку, и удивляясь знанию Зубаревым их языка, — откуда слово наше знаешь?

— Учился, вот и знаю, — усмехнулся тот, — а ты откуда русский язык знаешь?

— Зачем раньше не говорил? Моя у русских жил, слышал, как говорят, поднял с земли ружье Янгельды, щелкнул курком, прицелился в небо вслед за пролетающей птицей. — Якши мылтык, спасибо тебе, однако…

— Когда едем вашего человека искать? — не желал откладывать Зубарев.

— Зачем спешишь? Ты хороший человек — Янгельды хороший человек, широко улыбнулся башкирец, — чай пить будем, говорить будем, а потом и поедем. Чагыр ждет нас.

— Как ждет? — удивился Зубарев. — Откуда он знает, что мы к нему должны приехать?

— Чагыр все на свете знает, что делается. И на том свете, и на этом, торжественно пояснил Янгельды, — шибко уважаемый человек.

Тем временем солдаты, поглядывая не очень дружелюбно на гостей, подали заваренный чай, сухие лепешки, которые они с грехом пополам умудрялись выпекать в походных условиях на костре из захваченной с собой муки, а также мелко нарезанные пластики сала.

— Вай, вай, зачем свинью башкиру даешь? — возмутился Янгельды и замахал руками, словно отгонял от себя злых духов. Встрепенулись и остальные башкиры, злобно засверкали глазами, посчитав себя оскорбленными.

— Убери, — коротко приказал Зубарев, — будто не знаете, что мусульмане сало не едят.

— То они едят, это не едят, — огрызнулся Сенцов, — может, им человечины подать? — но сало забрал, отнес в сторону.

— Шибко плохой человек, — указал пальцем в его сторону Янгельды и сморщил смешно нос, будто бы нанюхался чего–то неприятного, — зачем с таким живешь? Давай мы его у тебя купим. Сколько за него хочешь? Пять шкур лисицы красной хочешь?

— Чего? — не понял поначалу Зубарев. — Артамона вам продать? — башкирец согласно закивал, показывая, что именно этого он и хочет.

— У наших людей есть урус, — признался он, — дети играют, юрта помогают. Мы ему жену дадим, кормить станем. Продай. Пять лисиц — хороший цена.

— Артамон, — крикнул Иван в сторону Сенцова, — слышь, чего башкиры просят?

— Мало ли чего они еще там попросят, — недружелюбно откликнулся тот.

Он, видно, не расслышал, с каким предложением Янгельды обратился к Зубареву.

— Просят тебя продать… За пять красных лисиц… — пояснил Иван.

— Меня?! — налился яростью Артамон. — Меня продать?! Да они что, курицыны дети, совсем с ума посходили, что ли? А ты мне кто будешь, чтоб цену за меня давать? Хозяин, что ли, мне? Мы вот сейчас с Егором тебя им продадим и дорого не запросим. Тогда как?