Обреченный убивать
Шрифт:
Через узкую щель между веками я следил за перемещениями всех троих.
Мне они были видны только по пояс, но по той особой настороженности, которая сразу выдает людей тертых, побывавших в разных передрягах, я определил, что передо мной отнюдь не новички в деле уничтожения себе подобных. Однако и не что-то там особенное; просто "мясники" [4] , а вернее, хорошо обученные живодеры.
Первый – жилистый, загоревший до черноты, с огромным, от скулы до скулы, ртом, – придерживаясь за оголенные корневища,
4
Мясник – убийца (жарг.)
Конечно, в душе я застонал, но виду, что жив и мне больно, не подал.
– Подох, – безразлично констатировал бархатноголосый. – Поторопись, Усман, пора вертолет звать. Да сними сначала с него костюм, не то в кровь еще больше запачкаешь.
– Умгу… – согласился Усман и наклонился надо мной, чтобы дотянуться до застежек камуфлированного десантного комбинезона.
Я открыл глаза и, криво осклабившись, подмигнул ему.
Реакция на мое "воскрешение" была потрясающей. За считанные секунды обалденный загар Усмана превратился в дерьмовую серятину, а во взоре взвихрился такой нечеловеческий ужас, что, по-моему, он умер до того, как клинок десантного ножа раскромсал ему сердце.
Тело ублюдка с акульей пастью еще не коснулось земли, а я уже нажимал на спусковой крючок своего спецпистолета. Стрелял, почти не целясь, навскидку – двое торчали передо мной, будто мишени в детском тире, на расстоянии не более четырех метров.
И не успели отзвучать тихие хлопки выстрелов, как я кубарем скатился в кустарник и мгновенно спрятался за обломком скалы, вырванным камнепадом.
Никого. И ничего. Тишь да гладь…
Неужто их всего трое? Хрен его знает… Нужно проверить. Легко сказать. Если еще кто-то есть, то теперь он (или они – что гораздо неприятней) караулит меня, словно обессилевшего оленя-подранка.
Устроился я в общем неплохо, но ведь вокруг заросли, совершенно незнакомая мне местность – поди догадайся, откуда ждать неприятностей.
Ладно, пока время терпит… Не думаю, что оставшийся (или оставшиеся) в живых настолько умен и решителен, чтобы без особых раздумий, немедленно, выполнить маневр, доступный лишь профессионалу, – под шумок моих кувырканий сменить дислокацию и зайти мне в тыл.
А потому я поторопился наложить повязку на кровоточащее предплечье. Больно, но вполне терпимо.
Солнце тем временем настойчиво карабкалось в центр огромного голубого шатра, накрывшего пустыню и горы. Стало припекать.
Жажда, о которой я на какое-то время забыл в предвкушении пира на контрольном пункте, снова напомнила о себе. Мне хотелось пить ну просто до умопомрачения – похоже, сказалось ко всему прочему и ранение.
Все, баста! Лучше сдохнуть от пули, чем терпеть эти танталовы муки.
Приняв такое решение, я медлить не стал: разрисовав полосами лицо
Ползал я где-то с полчаса. Занятие, прямо скажу, архигнусное. К тому же ненавидимое мною еще с Афгана всеми жабрами и фибрами души.
Ладно еще в песке, когда можно юзить, словно по перине. Но в горных зарослях, где каждая сухая веточка или не там положенный Господом камень могут немедленно оказаться цветами и надгробием, проклянешь все на свете, пока на носках и на кончиках пальцев рук не одолеешь несколько десятков метров.
Ползал, искал врага – а наткнулся на своих. Вернее, на то, что от них осталось.
Не буду больше распространяться на эту тему, потому что в наше время сплошных жестокостей и практически всеобщего дебилизма окровавленные трупы трех парней в общевойсковой форме могут вызвать у большинства лишь нездоровое любопытство.
Несколько поодаль я нашел и двух бандитов, сраженных наповал пулями наших ребят из воинского охранения контрольного пункта. Видимо, Усману и иже с ним не удалось подобраться к часовому незамеченными…
Возвращался я к месту, где недавно грохнул своих обидчиков, разъяренный, как тигр. Возвращался, лелея в сердце надежду, что кто-нибудь из них остался в живых.
Да, сегодня и впрямь у меня везучий день!
Эти слова я мысленно воскликнул, завидев бархатноголосого "голубка", стремящегося укрыться в зарослях. Когда я подошел к нему вплотную, он обхватил голову руками и завыл, будто плакальщица на похоронах.
– Больно? – участливо спросил я его и с силой ткнул кулаком в темное кровяное пятно на чапане.
– А-а-оу-в!.. – забился в крике бандит. – П-по… По-щади-и!
– Не переживай. Я гуманист. Не радуйся, дурак необразованный, – это совсем не то, что педераст. В общем, я добрый человек, и если ты мне расскажешь все без утайки – зачем вы устроили здесь кровавую баню? – то, может, я тебя и помилую. Ась? Сделка клевая, не сомневайся. Говори.
– Ничего не знай… приходи поздно… совсем случайно попал сюда… нехороший люди меня вел… сказал, стреляй буду… я испугался… кто любит секир башка!.. Я ничего не делай! – Артист…
Волна дикого бешенства постепенно заволакивала глаза кровавой пеленой.
– Ишь, как в роль вошел, почище народного. Вот только правильный русский язык почему-то очень быстро забыл. Совсем недавно ты базлал на нем, как по писаному.
С этими словами я выстрелил из пистолета ему в ногу.
Он завизжал, словно свинья на бойне.
– Рассказывай, сука! Иначе я сейчас устрою тебе детскую считалку: раз – ножка, два – вторая и так далее.
– Не стреляй! Клянусь аллахом, все скажу, всю правду!
– Вот так бы сразу. Выкладывай.
– Мы должны были забрать большую партию марихуаны…
– Где она? – быстро перебил я его и насторожился: если наркоты и впрямь много, то и сопровождающих должно быть больше, чем пять человек.
– Спрятана в пещере. Совсем рядом, метрах в пятидесяти отсюда.
– Охрана есть?
– Зачем? Граница далеко, места безлюдные – кого бояться?