Обречены на подвиг. Книга первая
Шрифт:
Сложный пилотаж под шторкой
Надо сказать, что наши молодые командиры-учителя вырвавшись из рук своих подруг оттягивались по полной программе, и стало нормой пить не только в выходные дни, но и в будни, даже перед полетами. Лично мне это не особенно нравилось, но «отрываться от стаи», то бишь от коллектива не позволяли законы того самого коллектива. После первого летного дня, столь насыщенного событиями, последовали последующие. Результаты методического «разбоя» показали, что мы вполне можем обходиться и без «больших спарок», но они и не были нужны. Для восстановления в сложных метеоусловиях нам вполне хватало и УТИшек. Полеты чередовались, с пирушками и различного рода приключениями молодых, становящихся на крыло пилотов.
Помню, на УТИ Миг-15 совершал полет со старшим штурманом дивизии подполковником Савченко. Это
Полет выполнялся под шторкой, это специальное приспособление закрывающее фонарь кабины из нутрии, для того, чтобы летчик не имел визуального контакта с линией естественного горизонта. После выполнения задания мой инструктор дал команду выполнить типовой пилотажный комплекс: переворот, петля, полупетля. На всякий случай я ему напомнил, что у самолета подвешены подвесные баки, имея в виду, что УТИшка с подвесными баками имеет ограничение по перегрузке. Савченко недовольно буркнул, что это меня не касается. Я человек подневольный, тем более и самому интересно узнать, получится ли у меня комплекс под шторкой. Перевернув самолет, стараясь не допускать крена и скольжения, выполнил переворот, потом петлю, затем полупетлю. Сложность выполнения этого простого комплекса заключалась в том, что на самолете был установлен примитивный авиагоризонт АГИ, который при небольшом отклонении от вертикали «заваливался». И если при визуальном пилотировании это не имело большого значения, то при приборном полете другого способа ориентироваться в пространстве, как по АГИ, не было. Возможно, Савченко хотел посмотреть на реакцию летчика при «заваливании» гироскопа, а может быть, он проверял мою способность не «завалиться». Во всяком случае, какой-то резон в этом был. Кстати сказать, по моему разумению, Гагарин и Серегин погибли именно из-за того, что «завалились» в облаках именно на самолете УТИ МиГ-15.
Удовлетворенно крякнув после выполнения комплекса, инструктор дал команду идти на посадку. Молодой техник самолета, встретивший нас на ЦЗ, удивленно глядя на подвесные баки, болтающиеся на штырях, спросил у инструктора, что у нас случилось. Подполковник же, ни с того ни с сего, набросился на бедного лейтенанта, упрекая его в разгильдяйстве. Растерянно моргая, тот пытался объяснить, что он как бы здесь не причем. Не давая ему опомниться, Савченко потребовал немедленно привести все в исправное состояние.
Злопамятный верблюд и ишак под одеялом
Наша жизнь в Джебеле вне полетов не отличалась большим разнообразием и остротой впечатлений, хотя и тут случились запоминающиеся истории.
На аэродроме жила верблюдица, с легкой руки пилотов получившая кличку «Варька». Варька была вполне миролюбивой животиной, и всю свою жизнь посвящала пожиранию близлежащих верблюжьих колючек и газет. Была она абсолютно домашней и не обращала никакого внимания на окружающих. И вот однажды злодей Павлишин, пользуясь этим ее полным доверием, решил пошутить: загасил на ее шкуре сигарету. Придавив «бычек» к её верблюжьей ляжке, Серега с интересом ждал реакции на свой садистский поступок. Кося лиловым глазом на своего обидчика, верблюдица некоторое время продолжала спокойно заниматься своим делом. Павлишин уже начал было сомневаться, способно ли чувствовать что-нибудь это непарнокопытное, как бедняга с диким рёвом сорвалась и помчалась в чистое поле, а вернее сказать, в чистую пустыню. Довольный Сергей заржал от умиления.
На следующий день мы играли в футбол, вблизи, как обычно мирно паслась Варька. В какой-то момент Павлик полез под колючую проволоку за закатившимся мячом. Когда он за ним нагнулся, сзади появилась его недавняя «подружка» и с размаху дала шутнику смачный пинок. Павлик летел метров пять. Поднялся, побежал, верблюдица за ним. Шустро влетев в первую попавшуюся дверь, он успешно скрылся от преследовавшей его животины.
С того времени начался для Сереги самый настоящий кошмар. Злопамятная «ладья пустыни» прямо-таки жить без него не могла и поджидала его буквально везде: у дверей казармы и столовой, на переходах к автобусу и обратно. Серый мелкими перебежками, прячась за спинами товарищей, пробирался к местам нашего пребывания в Джебеле. А когда скрыться от нее не было никакой возможности, просил нас отогнать «обожающую» его скотину. Я сам лично несколько раз отгонял это прекрасное
Как-то в наш военный городок, возможно формально закрытый, а на самом деле открытый и ни чем не огороженный пришел явно чем-то огорченный таджик. На ломанном русском языке он рассказал. Что у них большая беда, и нужна помощь. ОФ быстро собрал добровольцев, и мы поехали в армейском грузовике к месту указанному таджиком. Оказывается, верблюд провалился в глубокую яму, и вытащить его своими силами не представлялось никакой возможности. Гришин, трезвым не затуманенным алкоголем взглядом оценил обстановку и тоном человека, который всю жизнь только и занимался спасанием животин, принял решение:
– Так, без подъемного крана здесь не обойтись. Всем оставаться на месте, я поехал за подъемным краном.
Через час ОФ вернулся вместе с подъемным краном, за рулем которого сидел наш инженер эскадрильи. Не знаю, откуда они его откопали, но армия в те времена не бедствовала и техники, даже на полевых аэродромах было более, чем предостаточно. Инженер эскадрильи, привыкший выполнять задачи любой сложности, дал команду развернуть купол тормозного парашюта. Два юрких туркмена, спустившись в яму, ловко подвели под брюхо несчастного животного купол парашюта, инженер закрепил фалы за крюк подъемной стрелы, и через мгновение верблюд гордой походкой удалялся к местам своего постоянного обитания. Благодарности счастливых туркменов казалось бы, не было предела, но он нежданно – негаданно, появился в виде ящика водки. В глазах ОФ, по-моему, было счастья больше чем у всех туркменов причастных к спасенному верблюду. По-видимому, его незаурядный мозг уже подсчитывал, это ж столько можно пить? И вечер закончился очередной пирушкой, половина которой была посвящена благородной теме спасения верблюда. Начиная наше пиршество, ОФ, пока еще в состоянии говорить, произнес красивую речь о том, какое благородное дело мы сегодня сделали. Что верблюд для туркменов – это все, и что стоит он ни много, не мало, а минимум три тысячи рублей, а это больше половины «жигуленка». И что если бы мы его не спасли, то пустили бы они его на мясо.
Кстати, в летной столовой нас частенько кормили верблюжатиной, и честно говоря, она мне не очень нравилась, своим пресновато слащавым вкусом.
В один из скучных вечеров мы с Колпачком решили скоротать время в компании красавиц нашего пищеблока. Славик был очень неравнодушен к женскому полу, да и я большим равнодушием не отличался. Но ему, как истинному ловеласу, сам процесс обольщения прекрасной половины человечества представлял истинное удовольствие. Мне же мешали врожденные застенчивость и робость. Красивых женщин я мысленно обожествлял и не то, что заговорить – смотреть в их сторону не решался. Помогали более уверенный сотоварищ и вино. Взяв пару бутылок, мы с Колпачком без приглашения ввалились в варочный цех летной столовой. Отлично понимая цель нашего прихода и для приличия, пригубив вина, женщины продолжали заниматься своими делами, а мы пытались их развлечь своим трепом. Никто нас не гнал, но особо и не жаловал. Любовь к летчикам здесь жила со времен Великой Отечественной войны на генетическом уровне, им прощались все мелкие шалости.
Около часу ночи прибежал один из наших однокашников и сказал, что нас вызывает начальник лагерного сбора подполковник Сорель. Сочтя это за неуместную шутку и послав лейтенанта подальше, мы продолжали охмурять наших ненаглядных кормилиц. Через полчаса прибежал тот же лейтенант и снова повторил приказ Сореля. К тому времени у нас появилась надежда на более близкие контакты, и лейтенант опять ушел один. Наконец, спустя еще полчаса на кухню явился начальник штаба эскадрильи Вася Чекуров. Был он заметно навеселе, но как можно строже потребовал убыть в казарму, грозя всевозможными карами со стороны начальника лагерного сбора.
Проклиная армейские порядки, мы поплелись за ним. Я шел в предчувствии какого-то подвоха. Это ощущение усилилось, когда я увидел, что практически все летчики столпились возле нашей комнаты. Сорель, распушив усы, с нарочито хмурым видом спросил, почему нас так долго вызывали, и жестом приказал войти в комнату. Я открыл дверь и в полумраке увидел Женю Романко, который почему-то тут же стал кричать:
– У него пистолет! Заберите у него пистолет! Он всех нас перестреляет!
Оружие действительно было у меня при себе, в кармане-кобуре летной куртки. В те времена офицерам доверяли больше, чем в нынешнее время.