Обречены на подвиг. Книга первая

Григорьев Валерий Васильевич

Сам перелет происходил, по словам Почерникова, следующим образом. Снизившись в пилотажной зоне на предельно малую высоту, летчик по долине реки ушел в сторону океана. Солдатик из погранвойск видел его полет. Когда по предполагаемому маршруту угона пошел самолет МиГ-25пу, тот же солдат на вопрос: «Так ты видел пролетающий самолет?» – ответил: «Нет, тот пролетел гораздо ниже!» Что ж, летного мастерства Беленко было не занимать.

Пройдя в нейтральных водах километров двести в сторону Японии, угонщик набрал высоту девять километров. И здесь его обнаружил на экране радиолокатора солдат срочной службы радиотехнических войск ПВО, о чем и доложил старшему дежурной смены боевого расчета. Офицер, посмотрев на невесть откуда появившуюся воздушную цель, решил, что такого не может быть, потому что не может быть никогда.

Доклад об обнаружении в вышестоящую инстанцию не ушел.

При подлете к Японии, когда его «нащупали» местные локаторы, на перехват Беленко было поднято дежурное звено F-4. Но и от них ему удалось благополучно уйти. Выполнив на форсажном режиме полупереворот, он смог оторваться от преследовавших его истребителей. И здесь Беленко проявил завидное хладнокровие и мастерство. МиГ-25 не отличается большой дальностью и продолжительностью полета, но расстояние от Чугуевки до Японии на экономном режиме полета может преодолеть туда и обратно. Однако, если учесть эмоциональное состояние угонщика, уход от советских радаров на предельно малой высоте, а потом от «фантомов» на форсажном режиме, а также поиск подходящего аэродрома, то можно предположить: остаток топлива был на пределе. Обнаружив, что на военной базе Титосе из-за тумана не сесть, Беленко долго не выбирал и приземлился на первом попавшемся аэродроме. То, что он выкатился за пределы полосы на двести метров, говорит о высоком мастерстве летчика, так как аэродром был в два раза короче советского стандарта для данного типа самолета. Наши «строевые» летчики при длине ВПП две тысячи пятьсот метров умудрялись выкатываться, а он садился на полосу длиной всего тысяча двести метров, к тому же не имея подсказок со стороны группы руководства и инструментальных средств посадки.

Дальнейшие события подробно освещены очевидцами и зарубежными средствами массовой информации. Я не ставлю своей задачей докопаться до сути данного происшествия, да и вряд ли смог бы это сделать. Информация, изложенная выше, была мне предоставлена непосредственными свидетелями и участниками тех событий, и ее достоверность лежит на их совести. В Интернете приводится масса комментариев и свидетельств экспертов различного уровня. Но то, как она излагается, наводит на мысль о некомпетентности авторов или преднамеренном искажении фактов. Мое мнение таково: признать Беленко глубоко законспирированным агентом невыгодно ни России, правопреемнику СССР, ни США. Если признать, то сам собою напрашивается вопрос к КГБ, то бишь ФСБ:

– Как могло случиться, что вовремя не выявили агента?

Для Штатов и тогда не было, да и сейчас нет никакого смысла признаваться в столь серьезной, заранее спланированной и проведенной враждебной акции против нашей страны. Всем легче и выгодней говорить об аморальном типе, о предателе, руководствовавшемся низменными интересами.

Почерников с обреченностью человека, которому нечего терять, как на духу рассказал мне все, что его мучило на протяжении последних двух лет. Оказывается, он был на грани сумасшествия. Везде, где бы он ни появлялся, рядом с ним, как бы невзначай, оказывался собеседник, который через какое-то время начинал интересоваться Беленко. Так было в поезде, когда он ехал с Дальнего Востока, так было в самолете, когда летел в очередной отпуск. И, наконец, сосед по санаторной палате в первый же день знакомства «ненавязчиво» стал интересоваться обстоятельствами угона. Я стал горячо заверять старшего штурмана, что не состою на службе у органов.

– Да верю я тебе! Потому и рассказываю! Но знаешь, порой кажется, что меня сплошь и рядом окружают ребята с Лубянки! – признался подполковник.

– Даже здесь, в полку, летчики задают вопросы так, будто по чьей-то наводке пытаются выведать у меня какую-то тайну! – страстно произнес он.

Я, как мог, принялся его разуверять: советовал не обращать внимания, говорил, что, возможно, это случайные совпадения, и что даже если проверяют и перепроверяют, то ничего в этом страшного нет, КГБ просто делает свою работу, ведь речь идет не о рядовом предательстве, а об угоне самого современного самолета. Вполне возможно, кто-то из летчиков состоит на службе у органов и пытается что-то выведать, но и в этом случае ничего смертельного нет. Ведь мы все знаем, что идет постоянная вербовка со стороны спецслужб… Возможно,

этих слов он от меня и ждал. Наверняка, его давно мучили сомнения, и он сам давал ответы на поставленные себе вопросы.

С того боевого дежурства у нас с Почерниковым завязались не то что дружеские, но вполне приятельские отношения, несмотря на большую разницу в возрасте. Если учесть его замкнутость, то со мной он был вполне разговорчив.

К сожалению, на следующий год у него начались проблемы со здоровьем. При производстве очередных боевых стрельб Почерников потерял в воздухе сознание.

Было это так.

Глубокой ночью, находясь в районе полигона, он перестал отвечать на запросы офицера боевого управления. Метка самолета стала уклоняться в направлении, не соответствовавшем заданию. Я к тому времени «отстрелялся» и в компании таких же счастливчиков праздновал победу в кабинете доктора. Кто-то из летчиков сказал, что не отвечает на запросы Почерников, наверное, отказала связь. Перебравшись поближе к динамику, мы стали с тревогой следить, как станут разворачиваться события.

Положение усугублялось тем, что за время полета Почерникова у земли «поменялся» ветер, и сменился «старт», то есть направление взлета и посадки. Ветер был силой до пятнадцати – двадцати метров в секунду, и если летчик будет садиться с такой попутной тягой, то шансы на благополучную посадку минимальны. Но вот, наконец, руководитель передал на командный пункт командиру полка, что метка самолета изменила направление движения и перемещается в сторону Насосной. Мы облегченно вздохнули. Во всяком случае, даже если летчик не услышит команды по «двадцать первому» каналу, то его летный опыт позволит по огням ВПП, стрелке АРК, производственным дымам в районе Сумгаита определить направление посадки. Так оно и случилось: выполнив самостоятельно расчет на посадку, летчик приземлился с действующим на тот момент посадочным курсом.

Никто не придал происшествию большого значения. Отказы радиосвязи случались нередко и чрезвычайными ситуациями не считались. На земле, правда, отказ не подтвердился, но тоже никто не обратил на это внимание – очень часто после посадки самолета работа аппаратуры восстанавливалась, и технарям приходилось методом «тыка» искать периодически всплывающие дефекты.

Через какое-то время Почерников полетел на проверку со старшим инспектором-летчиком Бакинского округа ПВО полковником Приходько. Я случайно стал свидетелем разбора этого полета, подходя к «квадрату» с тыльной стороны. В беседке находились Приходько и Почерников. Давно знакомые по совместной службе на Дольнем Востоке, они были друг с другом на «ты». Увлеченные разговором, летчики меня не видели, хотя я и не скрывался.

– Тебе что, старому дураку, жить надоело? – услышал я вопрос Приходько.

– Это что же такое надо сотворить, чтобы полковник так драл подполковника? – с интересом подумал я, невольно «притормозив», чтобы не поставить их в неловкое положение.

Почерников молчал.

– Ты до этого случая сознание терял? – продолжал Приходько.

– Терял, – выдавил из себя старший штурман.

– Когда и где? – сурово вопрошал Приходько.

– На стрельбах! – виновато отвечал Почерников.

– Е… твою, дурака, мать! Ты что? Самоубийца? – в сердцах выругался полковник.

Я понял, что разговор не для моих ушей, и тихо ретировался. Для меня стал понятен «отказ радиосвязи» у старшего штурмана на прошедших стрельбах.

Впоследствии я смотрел пленку с записью того полета. На сигналограмме четко видно, что самолет какое-то время был словно без пилота. Обычно летчик, даже в горизонтальном полете, постоянно корректирует режим, что легко угадывается по ходу ручки управления в продольном и боковом каналах. А здесь на высоте шесть тысяч метров и скорости семьсот километров на тридцать третьей минуте полета ручка двигаться перестала. По всей видимости, самолет был хорошо сбалансирован, так как за семь минут полета он потерял только два километра высоты и разогнал скорость до семисот пятидесяти километров в час. Затем появилась отметка «Привод к горизонту», и десять минут полет продолжался тем же курсом. По-видимому, летчик на мгновенье пришел в себя и успел нажать кнопку приведения к горизонту, что, вполне вероятно, спасло ему жизнь. И лишь после этого произошло активное вмешательство летчика в управление самолетом.