Обрести себя
Шрифт:
– Лена! А почему ты хочешь быть мальчиком?
Ленка успокоилась и просто ответила:
– Эти девчонки мне надоели. Мне интересно с мальчишками: с ними весело.
– А когда тебе надоест быть мальчиком, ты опять станешь девочкой?
– Да!
Мама и бабушка решили, что ей просто хочется поиграть в мальчика и через пару недель или месяц это пройдёт. Между собой они обсуждали:
– Купим ей штаны и рубашки, как у Славки, но на размер побольше, – он потом доносит. И ботинки. – говорила мама.
– Да, и ботинки, – у них размер одинаковый, осенью доносит,
– Мальчишки бы не засмеяли.
– Галя! Ты видела этих мальчишек и не знаешь нашу девочку? – засмеялась бабушка…
И, наконец, торжественно объявили:
– Лена! Пусть будет по-твоему! Мы сейчас пойдём в парикмахерскую, а потом поедем в дальний универмаг, – он по воскресениям работает до трёх. Если успеем, станешь «мальчиком» уже сегодня. Если нет, – не капризничать, – не всё зависит от наших желаний.
Ленка, а глядя на неё, и я, запрыгали от радости и захлопали в ладоши.
Всё получилось: к вечеру во дворе появился новый мальчик, а у меня – старший брат.
Мама и бабушка были правы в основном, но ошиблись в деталях: Ленка осталась мальчиком очень надолго.
Это и был тот самый мальчик с фотографии…
Во дворе
Мальчишки во дворе не обратили особого внимания на перемены в Ленкином облике: она и так давно была «своим парнем». Девочки, было, начали украдкой показывать на неё пальцем, но одного Ленкиного взгляда хватило, чтобы это мгновенно прекратилось.
Своим стальным характером она была похожа на бабушку.
Как её воспринимали мальчишки? Думаю, никак. Она была просто Ленкой. Они никогда не забывали, что она девочка, но общались с ней наравне, как с мальчишкой, – поблажек не было.
Ватага во дворе сложилась как-то сама собой, годам к шести-семи. Ленка в ней быстро стала заводилой, выдумывала всякие игры; мальчишки веселились, и эти игры охотно принимались. Все были примерно одного возраста. Самым старшим – старше почти на год, – был Стас. Он был сильный и авторитетный. Он любил чётко формулировать правила новых, придуманных Ленкой игр, и с этими правилами обычно соглашались, после чего их никогда больше не меняли. Ленку он считал ровней себе. И он думал, что они ровесники. Самым младшим в ватаге был я. Ко мне в те годы он относился с некоторым пренебрежением. Бывало, на него иногда наезжала дурь, и он по-мальчишески куражился. В целом, он был неплохой парень, – в старших классах мы даже были приятелями: он ходил к нам в гости.
Как-то, годам к девяти-десяти, ватага сама собой преобразовалась в дворовую футбольную команду. Чаще всего в те времена играли именно в футбол, – это было очень популярно. Многие упрашивали родителей купить им футбольную форму. Купили форму и нам. Покупать бутсы было дорого, и они были только у трёх-пяти мальчишек. У Ленки тоже были бутсы, – ей подарили их на день рождения. Мне бутсы не покупали: в футбол я играть не умел.
Ленка играла хорошо, «финтила», обводила и точно била по воротам. На той фотографии она стоит на воротах, что было совершенно нетипично
Перед началом игры «тянули» спички: ватага делилась на команды. Было одно исключение: команда, за которую играла Ленка, обычно выигрывала. Это многим казалось несправедливым и вызывало конфликты: до потасовок, правда, не доходило, но ссоры возникали регулярно. С подачи Стаса, в конце концов, решили, что Ленка половину игры играет за одну команду, а вторую – за другую. Сама Ленка не возражала. Это казалось справедливым решением, и это всех устроило.
Как-то раз, когда делились на команды, не хватило игрока, и, чтобы было поровну, я сдуру вызвался играть, – меня обычно никогда не брали, и я подавал мячик, когда он вылетал с поля.
Вдруг, Стас злобно сказал:
– Ещё чего! Под ногами путаться! – и добавил: – Наблядовыш!
Внезапно, Ленкина рука метнулась молнией и ударила его ладонью по губам. Ленка подскочила к нему, взяла за грудки и, наступая на него, злобно зашипела:
– Что… ты… сказал?!! Что… ты… сказал?!!
Она продолжала наступать, а он пятился и озирался. Я стоял сбоку и видел её лицо. Это лицо я не забуду никогда…
Потом Ленка отпустила его, отступила на шаг и посмотрела на меня. Я похолодел от ужаса… Все напряжённо ждали, что произойдёт дальше: дрался Стас очень хорошо.
Я на мгновение представил себе, что он размахивается и бьёт Ленку. Дикая ярость наполнила меня. Страха уже не было. Я чувствовал, что сжался в пружину, готовый прыгнуть на него, вцепиться в его горло зубами и гр-р-рызть, гр-р-рызть, гр-р-рызть! Я почти физически ощущал вкус его крови и был готов даже умереть, если он хоть пальцем тронет моего брата Ленку! Мою сестру Ленку! Мою Ленку!
Это длилось несколько мгновений, показавшихся мне бесконечными.
Но Стас, на удивление, опустил руки и спокойным голосом сказал:
– Извини, вырвалось…
– Вот и держи свой язык за зубами… – прошипела Ленка.
Этого ожидали меньше всего.
Моя ярость прошла. У меня закружилась и заболела голова. Боль была пульсирующей и, казалось, голова вот-вот лопнет. Я покачнулся, но устоял. Постепенно всё прошло, но голова ещё немного болела. Я ловил на себе удивлённые взгляды мальчишек и не понимал, что происходит…
Подумав немного, Стас сказал:
– Славка в арифметике силён: пусть счёт ведёт. – И, видимо, чтобы не потерять авторитет, строго добавил: – Только не мухлевать!
На том и порешили. С того происшествия, это стало моей почётной обязанностью, а Стас стал относиться ко мне уважительно. Счёт я чертил на земле палкой. Да, той самой палкой, что на фотографии.
Сердобольный Валька сбегал домой и принёс холодной воды в бутылке. Её приложили Стасу к губе. Кровь остановилась, но губа распухла, и он потом ещё долго ходил с синяком.
Вечером я спросил у Ленки:
– Страшно тебе было?
– Нет, – ответила она. – Я даже не успела ничего подумать: всё получилось само. Голова была пустой и холодной.