Обретение крыльев
Шрифт:
Подарочек
Вечером, когда семейство Гримке уехало на плантацию, а оставшиеся в усадьбе рабы разошлись по комнатам, матушка послала меня в библиотеку господина Гримке разузнать, за сколько могут продать меня и ее. Сама осталась за дверью – караулить Томфри. Я сказала ей, что опасаться надо не Томфри, а Люси.
Прошлой зимой приходил какой-то человек; он переписал, оценил все, чем владеет господин Гримке. Матушка видела, как он заносил лакированный швейный стол, раму для одеял и каждое приспособление для шитья в коричневую кожаную тетрадь, которую потом перевязал
– Если мы записаны в этой тетради, значит там указана наша цена, – сказала она. – Тетрадь должна быть где-то в библиотеке.
«Хорошая идея», – думала я, пока не закрыла за собой дверь. Тогда наша задумка показалась чертовски глупой. Вы не поверите, сколько книг у господина Гримке! И половина из них в коричневых кожаных переплетах. Я открывала ящики и рылась на полках, пока наконец не нашла книгу, перевязанную бечевкой. Усевшись за письменный стол, я открыла ее.
После того как меня застукали за преступной писаниной на земле, мисс Сара прекратила занятия, но приносила книги с поэзией – единственное, что ей теперь давали читать.
– Стихотворение можно быстро прочитать. Закрой дверь и, если попадется незнакомое слово, покажи его мне, и я шепотом произнесу.
Таким вот образом я выучила тьму слов. Некоторые, правда, невозможно вставить в разговор: «о-хо-хо, отселе, увы, божья роса». Но я все равно запомнила их.
Слова из кожаной тетради не годились для стихотворений. Почерк у того мужчины был ужасный. Я раскалывала слово одно за другим, добираясь до смысла, – примерно так, как мы разламывали голубых крабов из водопада, доставая мясо и расцарапывая пальцы в кровь. Но иногда получалось прочитать несколько слов сразу.
Город Чарльстон… Мы, нижеподписавшиеся… Для вынесения наилучшего суждения… личный инвентарь… Вещи и движимое имущество…
2 карточных стола красного дерева. . . . . 20,50
Портрет и адрес генерала Вашингтона. . . . . 30
2 брюссельских ковра и покрывала. . . . . . 180
Клавесин. . . . . . . . . . . . . . . . 29
В коридоре послышались шаги. Матушка сказала, что запоет, если надо будет спрятаться, но песни не последовало, и я продолжила изучать перечень на тридцати шести страницах. То шелка и слоновая кость, то золото, то серебро, но никаких Хетти и Шарлотты Гримке.
Наконец я перевернула последнюю страницу, там-то и обнаружились все рабы, как раз после корыта, тачки, молотка-гвоздодера и бушеля кукурузы.
Томфри, 51 год. Дворецкий, прислуживает
господам. . . . . . . . . . . . . . . . 600
Тетка, 48 лет. Повариха. . . . . . . . . . 450
Шарлотта, 36 лет. Швея. . . . . . . . . . 550
Я перечитала дважды – Шарлотта, моя мать, ее возраст, за сколько ее продают – и почувствовала
Бина, 41 год. Нянька. . . . . . . . . . . 425
Синди, 45 лет. Горничная. . . . . . . . . . 400
Сейб, 29 лет. Кучер, домашний слуга. . . . . 600
Эли, 50 лет. Домашний слуга. . . . . . . . . 550
Мария, 34 года. Прачка, гладильщица. . . . . 400
Люси, 20 лет. Горничная. . . . . . . . . . .400
Хетти, 16 лет. Горничная, швея. . . . . . . . 500
Я гордо выпрямилась. Пятьсот долларов! Я погладила пальцем шершавые высохшие чернила, в восторге оттого, что они опустили слово «ученица», как четко было написано «швея» и что меня оценили дороже любой рабыни, кроме матушки. Я хорошо считала и сложила свои и мамины цифры. Нас оценивали в тысячу пятьдесят долларов. В тот момент у меня были шоры на глазах, как у лошади. Я улыбалась, словно это прибавляло нам веса, и продолжала чтение, чтобы посмотреть, во что оценивали прочих.
Фиби, 17 лет. Кухонная прислуга. . . . . . . 400
Принц, 26 лет. Дворовый слуга. . . . . . . . 500
Гудис, 21 год. Лакей, конюший, дворовый слуга. . 500
Розетта, 73 года. Бесполезна. . . . . . . . . . 1
Я положила тетрадь на место, вышла из библиотеки и сообщила матушке цифру. Тысяча пятьдесят долларов. Она опустилась на нижнюю ступень лестницы и ухватилась за перила:
– Как я смогу собрать столько денег?
На это ушло бы лет десять.
– Не знаю, – откликнулась я. – Некоторые вещи невозможно сделать, вот и все.
Она поднялась и пошла к подвалу, не оборачиваясь и говоря на ходу:
– Не говори мне «невозможно». Это чертовы белые так говорят, вот что.
Я потащилась вверх по лестнице и пошла к эркеру, откуда было видно море. В пустом доме наверху была только я. Я торчала у окна, пока небо полностью не потемнело и вода не стала черной. «Через воды и моря рыбы пусть везут меня». Мне все еще вспоминались песенки, которые я пела, когда меня отдали мисс Саре, но уверенность, что я куда-нибудь приплыву, исчезла.
– Пятьсот долларов, – еле слышно произнесла я.
Вещи и движимое имущество. В голову лезли слова из кожаной тетради. Мы, рабы, были чем-то вроде зеркала из сусального золота или конского седла. Неполноценные люди. Я никогда в это не верила, но если долго слушать разговоры белых, то печаль в душе сменится недоумением. Вдруг улетучилась глупая гордость по поводу того, кто чего стоит. Впервые мне стало стыдно и обидно оттого, кто я такая.
Немного погодя я спустилась в подвал. Увидев мои мокрые глаза, матушка сказала: