Обретение крыльев
Шрифт:
– Садись, милая Сара.
Мисс Сара сказала:
– …Мне не нужна горничная… Я прекрасно обхожусь без нее.
– Довольно! – отрезала госпожа.
Не понимаю, как можно было не внять этому предупреждению. И тем не менее.
– …Нельзя разве оставить ее для Анны?
– Довольно!
Мисс Сара плюхнулась в кресло, будто ее толкнули.
По ноге у меня потекла струйка. Я пыталась вырваться из когтей госпожи, а струйка тем временем расползалась по ковру.
Госпожа вскрикнула, и все замолчали. Слышно было, как шипят в камине угольки.
Я приготовилась
Но я, сгорая от стыда, продолжала стоять в мокром платье, прилипшем к бедрам.
Подошла Тетка и увела меня. Когда мы проходили мимо главной лестницы, я увидела матушку на площадке. Она прижимала руки к груди.
В ту ночь на ветвях дерева ворковали голуби. Я лежала на кровати, прижималась к матушке и пялилась на раму для лоскутного одеяла, висящую на стропилах. Матушка говорила, что эта рама – наш ангел-хранитель.
– Все будет хорошо, – пообещала она.
Но я никак не могла избавиться от чувства стыда. Ощущала на языке его горьковатый, как у шпината, вкус.
По Чарльстону прокатился гул колоколов, возвещающий комендантский час для рабов. Матушка сказала, что скоро с барабанным боем пройдет стража, но прозвучало это так, словно она говорит о жучках в крупе.
Потом она потерла плоские косточки у меня на спине и рассказала африканскую историю, о которой поведала ее мама. О том, что люди умели летать, парили над деревьями и облаками, будто птицы.
На следующее утро матушка вручила мне лоскутное одеяло по моему росту и сообщила, что мне нельзя больше с ней спать. С этого времени я должна ночевать на полу в коридоре у комнаты мисс Сары.
– Вставай с одеяла, только когда позовет мисс Сара, – сказала мама. – Не броди вокруг. Не зажигай свечей. Не шуми. И беги, когда мисс Сара позвонит в колокольчик. – И еще добавила: – Теперь тебе будет несладко, Подарочек.
Сара
Меня отослали в новую комнату, как в одиночное заключение, и велели написать каждому гостю письмо с извинениями. Мама усадила за письменный стол, дала бумагу, чернильницу и составленное ею письмо, которое мне предстояло копировать.
– …Ты ведь не наказала Хетти, да? – спросила я.
– Считаешь меня безжалостной, Сара? С девочкой вышел конфуз. Что я могла поделать? – Она раздраженно пожала плечами. – Если ковер нельзя почистить, придется его выбросить.
Пока она шла к двери, я выдавливала из себя нужные слова:
– …Мама, пожалуйста, разреши мне… разреши вернуть тебе Хетти.
«Вернуть Хетти». Будто она принадлежала мне. Словно владеть людьми так же естественно, как дышать. При всей моей неприязни к рабству, я тоже дышала отравленным воздухом.
– Твое попечительство законно и обязательно к исполнению. Хетти твоя, Сара, и с этим ничего не поделаешь.
– …Но…
Я услышала шуршание юбок – мать снова подошла ко мне. Она была женщиной, которой подчинялись
– Почему ты противишься? Не понимаю, откуда у тебя столь чуждые идеи. Это наш образ жизни, милая, и тебе надо с ним примириться. – Она поцеловала меня в макушку. – К утру все восемнадцать писем должны быть готовы.
Комната наполнилась оранжевым сиянием, подсветив кипарисовые панели, но вскоре погрузилась в сумрак и тени. Я живо представила себе Хетти – застывшее смущенное лицо, торчащие косички, жалкие сиреневые ленточки. Настоящий заморыш – всего на год моложе меня, но выглядит не больше чем на шесть лет. Тонкие как палки руки и ноги. Выделялись только огромные глаза удивительного золотистого оттенка, сияющие луны над черными щеками.
Мне казалось лицемерным просить прощения за то, в чем я не чувствовала вины. Я сожалела лишь о том, каким жалким получился мой протест. Больше всего хотелось упрямо просидеть здесь всю ночь, сидеть днями и неделями, если потребуется, но в конце концов я сдалась и написала мерзкие письма. Я знала, что меня считают необычной девочкой с бунтарскими идеями, жадным умом и забавной внешностью. Частенько я фыркала, словно лошадь, а подобная строптивость не красит женщин. Меня ожидала участь семейной парии, и я боялась гонений. Страшилась их пуще всего.
Снова и снова я писала:
Дорогая мадам!
Благодарю за честь, которую вы оказали, придя на празднование моего дня рождения. Сожалею, что, несмотря на хорошее воспитание, полученное от родителей, я проявила крайнюю непочтительность. Смиренно прошу простить меня за грубость и неуважение.
Ваш раскаявшийся друг,
Сара Гримке
Только я вскарабкалась на нелепую высокую кровать и умостилась там, как за окном послышалась трель птички. Сначала каскад страстных придыханий, потом тихая грустная песенка. Я, со своими чуждыми идеями, почувствовала себя такой одинокой в этом мире.
Соскользнув с «насеста» и дрожа от холода в белой шерстяной сорочке, я подкралась к окну и поверх темных крыш всмотрелась в Ист-Бей с гаванью. Сезон штормов миновал, и в гавани пришвартовалось не менее сотни парусных судов с мерцающими в сумерках марселями и топселями. Прижавшись щекой к холодному стеклу, я разглядела над каретным сараем жилье рабов, где Хетти в последний раз ночевала с матерью. Назавтра ей предстояло приступить к своим обязанностям и спать в коридоре под моей дверью.
И тут на меня нашло озарение. Я зажгла свечу от гаснущих углей в камине и, открыв дверь, вышла в темный неотапливаемый коридор. На полу у дверей спален лежали три темные фигуры. Я впервые попала ночью в мир за детской и поэтому не сразу сообразила, что это рабы, которым велено спать поблизости на случай, если кто-то из Гримке позвонит в колокольчик.