Обретение Родины
Шрифт:
Здесь генерал снова сделал паузу, на этот раз более продолжительную. Он ждал ответа. Убедившись, что ожидания напрасны, он приказал мне спросить Миклоша, каково его мнение относительно этого предложения. Вместо генерал-полковника заговорил Кери.
— Обращение к венгерским войскам в целом, в том числе и к рядовому составу, явилось бы мероприятием, которого не предусматривает и не признает дисциплинарный устав венгерского гонведства. Подобное обращение означало бы, что господин генерал-полковник обходит господ командиров дивизий и полков и через их головы непосредственно апеллирует
Однако Миклош с Кери не согласился.
— В такие времена, — сказал он, — против таких людей, которые врываются в уборную его высочества и намерены арестовать меня, мы не можем придерживаться служебного устава в борьбе против них. Кстати, ведь и сами вы, Кери, уже нарушили этот устав, в равной степени не признающий также методов, примененных вами по отношению к адъютанту Йолшваи.
Кери пожал плечами и ничего не ответил.
Подготовить текст обращения назначили Кери и меня. Мы засели за составление этого документа вместе: Кери и я. Пока мы над ним работали, Миклош диктовал Чукаши-Хекту письмо, адресованное им командирам венгерских дивизий.
Я предполагал, что сработаться с Кери будет очень трудно. Однако на деле мы сцепились всего по поводу одной-двух фраз, да и то крайне вежливо. Я написал: «Борьба идет за независимость Венгрии, за свободу и будущее венгерского народа». Кери предложил дополнить эту фразу словами: «…и за господина правителя Хорти». Я против поправки возражал. Тогда Кери потребовал выкинуть вторую половину моей фразы, о свободе венгерского народа, а я настаивал, чтобы ее оставить. Дискуссию нашу разрешил Бела Миклош, обрадованный возможностью хоть на минуту оторваться от диктовки своего письма. Выслушав обоих, он высказался в пользу моего предложения. Нам дважды пришлось прибегать к его мнению по спорным вопросам, и оба раза он поддержал меня.
В половине третьего ночи текст обращения был Миклошем одобрен, и старший лейтенант Олднер немедленно отнес его в типографию. Около четырех часов утра было отпечатано уже несколько тысяч листовок. А в пять утра четыре «ястребка» взвились в небо и полетели над Карпатами с заданием доставить листовки адресатам. К шести часам утра все самолеты вернулись на аэродром, летчики доложили о выполнении задания. Одновременно одиннадцать советских радиостанций непрерывно передавали в эфир текст обращения Белы Миклоша.
Миклош написал восемь персональных писем. Поставив на каждом свою подпись, он послал за мной Чукаши.
— Письма готовы, господин майор. Каким образом вручить их по назначению?
Этого я тоже не знал. Уже совсем было собрался я пойти за разъяснениями к члену Военного совета, но генерал меня опередил. Оказывается, еще вчера после обеда он отправил Тюльпанова в Стрый. Тот вернулся в Лишко с десятью офицерами, которые подписали в свое время письмо, отправленное в сентябре Беле Миклошу пленными венгерскими офицерами, где ему и его войскам предлагалось перейти на сторону советских войск.
Десять гонведных офицеров ожидали нас в том самом школьном классе, где произошла первая
— Смирно! — скомандовал я.
Тюльпанов обратился к офицерам с короткой речью. Он сообщил им от имени командования фронтом, что с настоящего момента они перестают быть военнопленными.
— Наши боевые соратники! Советское правительство передает вас в распоряжение венгерского народа. Служите ему с честью, сражайтесь за его свободу так, как сражались солдаты Дожа, Ракоци и Кошута…
Затем полковник коротко разъяснил сложившуюся обстановку и посвятил офицеров в ожидающее их боевое задание.
— Задание почетное, но чрезвычайно опасное! Его выполнение мы можем доверить лишь тем из вас, кто возьмется за это рискованное поручение добровольно.
Все десять гонведных офицеров заявили о своей готовности отправиться на боевое задание.
Миклош по очереди пожал каждому руку и восьми из них вручил при этом по одному заранее заготовленному письму. Двое, которым писем не досталось, были явно обескуражены.
— Борьба только начинается! — утешал их Тюльпанов.
Давыденко указал офицерам на карте районы, где им предстоит искать венгерские части и их командиров. До прихода машин, которые должны были доставить офицеров к линии фронта, Тюльпанов предложил всем позавтракать, что мы и сделали, стоя все вместе у накрытого стола.
Затем прибыли машины. Восемь «джипов». В каждый рядом с отправляющимся на задание гонведным офицером сел советский политработник. На их обязанности лежало проводить венгерских офицеров до наших передовых позиций и обеспечить им безопасный переход на ничейную землю. Все посланцы получили по небольшому, величиной с развернутый носовой платок, бело-красно-зеленому флажку. Оружия с собой не брали.
Первым занял место в машине артиллерийский лейтенант Пал Кешерю. Это был симпатичный черноволосый молодой парень, невысокий и чрезвычайно подвижной, со слегка монгольским разрезом глаз. Кешерю хорошо понимал все историческое значение того, что здесь происходит.
— Именем бога венгров! — воскликнул он, садясь в машину.
В пять часов утра восемь «джипов» тронулись в путь. Я долго смотрел им вслед.
20 октября 1944 года
Позавчера, 18 октября, я ночевал у Тюльпанова, удобно устроившись на соломенном тюфяке. В два часа ночи, перед тем как отправиться спать, Тюльпанов позвонил начальнику штаба фронта. От него узнали, что этой ночью после короткого, но ожесточенного боя две советские стрелковые дивизии перевалили через Марамурешские Карпаты. Один венгерский саперный батальон, командир которого бежал, перешел на нашу сторону.