Обретешь в бою
Шрифт:
Скрепя сердце Гребенщиков все же пошел на совет, хотя немного поиграл на нервах людей — заставил себя ждать минут пятнадцать.
Красный уголок, к его удивлению, был полон. Его ждали, без него не начинали. Сенин многозначительно посмотрел на большие стенные часы и предоставил слово сталевару Запорожстали Корытко.
Лукавоглазый, широкий в плечах, одетый с иголочки, Корытко с указкой в руке подошел к чертежам, развешанным на стене, и стал рассказывать об изобретенной им машине для заправки порогов. У него густой начальственный басок и манеры опытного докладчика. Гребенщиков видел его впервые, по наслышан
Гребенщиков на чертежи не смотрел. Он прыгал взглядом по лицам и видел, что люди слушают заинтересованно.
Особенно подручные сталеваров. Им при заправке порогов даже с помощью бункера приходилось немало поворочать плечами в зоне высоких температур. Машина Корытко совершенно освобождала от физического труда, да еще экономила десять минут времени.
Гребенщиков не привык держаться пассивно. И сейчас он не выдержал, спросил о стоимости машины, о ее надежности, об экономических показателях.
Корытко тоже видел Гребенщикова впервые, но о его норове был предупрежден. Он терпеливо выслушал Гребенщикова и попросил больше не прерывать — возможно, вопросы отпадут сами собой, когда закончит информацию.
Сообщение Корытко действительно было настолько обстоятельным, что, казалось, спрашивать его не о чем. Однако Гребенщиков не спасовал, не сложил оружия. Сказал однажды «нет» — надо и впредь выдерживать линию. Пусть убедятся лишний раз, что решения начальника цеха окончательны и пересмотру не подлежат.
— А у вас в цехе такие машины работают или вы только другим рекомендуете? — спросил он, в присущей ему язвительной манере.
— Работают.
— Напрасно. Экономия грошовая, вы сами сказали, а механизм требует квалифицированного ухода.
— Зато вот этот механизм не требует ухода. — Корытко размашисто похлопал себя по заплечью. — Что ж, продолжайте выезжать на человечьем паре.
— Дудки! Хватит! — раздался хрипловатый голос Пискарева, и люди заулыбались. Кто сдержанно, а кто и во весь рот.
Сенин предложил высказываться, и, к удивлению Гребенщикова, нашлось сразу несколько желающих. «Раньше не поднимали перья, если видели, что начальник настроен скептически», — с болью отметил Гребенщиков.
Ревенко сидел дальше всех, но именно ему Сенин предложил слово — был уверен, что тот задаст правильный тон, начнет с высокой ноты.
— Рабочий человек имеет хорошее свойство — никому не жаловаться на усталость. Особенно молодняк, — заговорил Ревенко. — Весь выложится, а хорохорится. Даже жене показать стыдится, чтобы не расстраивалась, не подумала, будто ты слабак. Но этим нельзя злоупотреблять. Появляется возможность облегчить труд — надо ее использовать. И не всякое мероприятие следует взвешивать рублем. Что греха таить, товарищи, перво-наперво у пас рубль. Если так подходить, то и вентиляцию в цехе на кой ляд делать. Какая от нее экономия? Только лишний расход на электроэнергию. И газированная вода в таком случае не нужна. А машина Корытко не только
Есть неписаный закон, свято выполняемый в рабочей аудитории: высказал один мнение, которое разделяют все, другие пересказывать то же своими словами не станут. Так получилось и на сей раз.
Сенин выжидательно посмотрел на начальника. Тот молчал. Поставил вопрос на голосование — все «за». Кто может быть против облегчения труда?
Стали намечать сроки и исполнителей. Механику цеха сделать то-то, отделу снабжения завода достать то-то, начальнику цеха издать приказ об изготовлении машин.
Гребенщиков крепился, хотя внутренне негодовал. «Распустились вконец, обнаглели. Будто нарочно испытывают терпение, подстрекают, чтобы сорвался». Бросил испепеляющий взгляд на секретаря партбюро. Окушко сидел с невозмутимым видом, принимая все как должное.
Когда утвердили решение, Сенин сказал:
— Андрей Леонидович, у нас уже заведено, что начальник цеха сразу сообщает — поддерживает он решение технического совета или нет, причем, если нет, то объясняет почему.
Наступила длительная пауза. Гребенщиков почувствовал себя загнанным в угол. Очень не хотелось сдаваться, однако надо соблюсти приличие. И он расщедрился, но только на одно слово: «Да».
— Доброе начало — половина дела, — с облегчением произнес Корытко и снова взял указку. — Горели у нас вовсю задние стены. Заправляли их огнеупорной массой, а она отлетала и сыпалась в шлак. А сейчас как воскресли.
Он рассказал о торкрет-машине, которая с такой силой бросает на заднюю стенку полужидкую массу, что пристает она крепко-накрепко и держится очень долго.
— Проблема стойкости задней стенки у нас решена, — заключил он. — Стоит от холодного ремонта до холодного ремонта. О лопате совсем забыли.
— Если это так просто, — Гребенщиков жиденько улыбнулся, — то почему на других заводах вашим методом пренебрегают?
— А действительно, почему? — переспросил Корытко, делая широкие глаза. — Почему, например, в вашем цехе этого нет? Впервые узнали? Не может быть, в печати сообщалось. Не поверили? Трудно не поверить. К тому же на Западе этот метод широко применяется. Нам не верите — капиталистам поверьте. — Повернулся к собравшимся, сказал с горечью: — Живем, словно разделенные рубежами. Кое-кому за эти рубежи мешает проникнуть лень. С некоторых заводов мы у себя в Запорожье видим людей, а с вашего почти никого. Только Рудаев заглядывал и, кстати, не напрасно — продувка кислородом от нас сюда перекочевала. Мешает и другой фактор: каждому, видите ли, хочется быть первооткрывателем. Тут тебе и лавры, и литавры, и гроши. А за перенос опыта платят меньше. Какой из этих фактов у вас превалирует — не знаю. Может, вы знаете?
— Вы, собственно, для чего сюда явились?. Задавать нам вопросы? — сманеврировал Гребенщиков.
Корытко посмотрел на него со снисходительным пренебрежением. Хотя слегка косящий взгляд его не совсем попадал в цель, тем не менее он был достаточно выразительным.
— Як вам не набивался, — сказал он. — У меня на своем заводе дел хватит. Меня пригласил сюда Рудаев.
В комнате одобрительно зашушукались, и Гребенщиков вспомнил слова жены: «Люди уже не те стали, Андрей, и это процесс необратимый».