Обрученная с Розой (другая редакция)

Вилар Симона

Он ехал, угрюмо озираясь по сторонам. Так он миновал квартал Университета, Малый мост через Сену и выехал на остров Ситэ – древнейшую часть Парижа, помнящую еще правление Меровингов82 и даже римское владычество.

Здесь ему наконец-то удалось определиться на постой. Хозяин велел отвести коня рыцаря в конюшню, а сам Филип прошел в просторный зал гостиницы, где мальчик-слуга крутил над очагом вертел с аппетитно подрумянившимися куропатками; пахло вином и дымом буковых дров.

Филип занял стол в дальнем углу и не спеша принялся за жаркое. Покончив с ним, он долго сидел перед оловянной кружкой с вином, облокотившись о стол и глядя на огонь застывшим взглядом.

«Завтра первым делом я отправлюсь к графу Уорвику, и да поможет мне святой

Георгий, ибо сейчас, когда вся знать занята празднествами, увидеться с ним будет не так-то просто. По-видимому, Анна где-нибудь рядом с ним».

При мысли об Анне заныло сердце. Он знал, что она умеет настоять на своем, и поэтому, когда несколько дней назад прослышал, что к английскому графу Уорвику прибыла в Париж его дочь, только удовлетворенно кивнул. Девять дней, которые он провалялся, трясясь в лихорадке в Турском монастыре, изрядно задержали его в пути, лишив последней надежды догнать Анну. Может, в этом и был перст Божий, разводящий его с той, что уже не предназначалась ему? Теперь ему оставалось одно: выполнить свой долг и довезти Делателю Королей письмо. И возможно, тогда он еще сумеет увидеться с Анной. Хотя бы только увидеться…

Филип отпил из кружки – вино было тягучим и сладким. Внезапно он услышал, как рядом прозвучало имя Анны Невиль. Филип напряг слух.

Трое зажиточных буржуа, по-видимому цеховые старшины, сидели у камина и негромко беседовали, коротая вечер.

– А правда ли, мэтр Гийом, что дочь английского графа явилась к нему переодетая в костюм пажа?

Тучный мужчина в камзоле с бобровым воротником вальяжно кивнул:

– Истинный крест! Я видел это собственными глазами. Граф Уорвик с принцем Уэльским остановились у моей оружейной лавки, перебирая шпоры, налокотники и клинки. Мимо как раз проносились королевские курьеры. И что вижу я? Один из них осаживает свою лошадь так, что она приседает на задние ноги, спрыгивает с нее едва ли не на плечи графу и кричит во весь голос: «Отец! Отец!» Тот поначалу опешил, а потом сорвал с верхового шапку и, признав дочь, схватил ее в объятия так, что у бедняжки наверняка косточки затрещали. На улице сразу собрались горожане, стоят, разинув рты, улыбаются. А уж как на девушку принц Эдуард уставился! Даже забыл клинок, за который уже было уплачено.

Длинноносый мужчина в плоском бархатном берете весело хмыкнул:

– Я тоже слышал, что юный Эдуард чуть не с первого взгляда голову от нее потерял. А ведь поговаривали, что он за принцессой Боной увивался, и она даже отвечала английскому изгнаннику взаимностью.

– Воистину так, – поддержал разговор третий буржуа. – Ведь принцесса Бона как будто была даже помолвлена с Эдуардом Ланкастером. И наш Людовик не зря так старался примирить Уорвика и Маргариту, чтобы с их помощью получить трон Англии для своей родственницы. Но как все еще сложится у Ланкастеров – неизвестно, а Жан Бурбон не последний козырь в игре Людовика. Вот наш монарх и предпочел отдать Бону Французскую ему, а не наследнику Ланкастеров. И вот тут словно само небо прислало во Францию дочку коронатора Уорвика. Ее помолвка с Эдуардом Уэльским пришлась по душе всем: и королю, поскольку теперь Бона не станет ему пенять за то, что расторгнут ее союз с красивым англичанином, и этой злючке Маргарите Анжуйской, ибо отныне она может быть уверена в верности Уорвика. Да и сам Делатель Королей, когда Анна Невиль пойдет под венец с наследником Ланкастеров, сделает все, чтобы вернуть им престол. Я не говорю уже о самих молодых людях, которые буквально неразлучны, настолько они пришлись по сердцу друг другу. Все эти англичане сейчас обосновались в старом Нельском особняке, и поговаривают, что там ныне весьма весело, так как молодая пара любит увеселения и в особняке всегда звучит музыка, постоянно танцуют.

Длинноносый торговец весело заметил:

– Говорят, эта Анна Невиль так очаровала двор, что знатнейшие вельможи добиваются ее благосклонности, а придворные красавицы стремятся ей во всем подражать. Она ввела моду на зеленый

шелк, который очень идет к ее глазам, и многие дамы, подобно мадемуазель Невиль, стали носить шлейф перекинув через руку, что и изящнее, и удобнее, и избавляет от необходимости постоянно держать при себе пажа-шлейфоносца.

Тучный оружейник иронически хмыкнул:

– Об этой англичанке ходит слишком много толков, а о ее бегстве из Англии рассказывают невероятные вещи. Однако я видел, как она приехала. Может, если небу будет угодно, она и станет королевой, но, клянусь добрым клинком из Толедо, не хотел бы я, чтобы моя государыня разгуливала в столь узких штанах и любой проходимец мог видеть ее бедра и задок.

Сидевший за соседним столом воин вдруг так грохнул кружкой о столешницу, что буржуа разом оглянулись. Умолкли, заметив его полный бешенства взгляд. Но Майсгрейв все же сдержался, вышел, хлопнув дверью.

Он как неприкаянный бродил по подворотням Ситэ. Уже отзвонили к вечерне, прихожане торопливо расходились по домам. Служилый люд, селившийся вокруг Дворца Правосудия, ремесленники и их подмастерья, окончив дела, спешили кто в кабачок, кто под родной кров, лавочники закрывали ставни. Проехал дозор конной стражи.

Вскоре рыцарь оказался на набережной. На противоположном берегу реки виднелась стройная колокольня Сен-Жермен л’Оксерруа, а далее – Луврский замок, построенный еще во времена Филиппа Августа. Он представлял собой величественное, но беспорядочное нагромождение тяжелых башен с узкими окнами, могучими контрфорсами и решетками. Обычно двор размещался в более изысканном и просторном дворце Сен-Поль, но сам Людовик, которому вечно мерещились заговоры и предательства, предпочитал укрепленный Лувр, подъемные мосты которого гарантировали безопасность.

Майсгрейв двинулся вдоль Сены, где еще слышался гвалт прачек и раздавался перестук вальков. По реке сновали легкие лодки и баржи. Вели на водопой коней, и те громко фыркали и ржали от удовольствия. Рыцарь обошел остров Ситэ, бросив беглый взгляд на крохотный островок Коровий Перевоз, где светился костер. На левом берегу Сены, напротив Луврского замка, темнела громада еще какого-то особняка, за зубчатыми стенами которого начинался городской ров и любимые парижскими студентами зеленые лужайки Пре-о-Клер. У самой воды стояла круглая старинная башня, закрывавшая своими мощными очертаниями изящные внутренние постройки, украшенные многочисленными флюгерами и башенками. В высоких стрельчатых окнах горел теплый свет, падающий на кудрявые кущи сада.

Филип, погруженный в собственные мысли, лишь мельком взглянул на этот особняк. Лодочник, сидевший в своем ялике у песчаной отмели, окликнул его:

– Не желаете ли, сударь, прокатиться? Всего несколько су, и я вмиг домчу вас к Нельскому отелю, или к Лувру, или к башне Турнель.

– Нельский отель? – переспросил рыцарь.

– Да, – лодочник кивнул на особняк с башней на левом берегу Сены. – Так едем, сударь?

Майсгрейв не отвечал. Как зачарованный, он глядел на высокие кровли Нельской резиденции, на ее старинную башню.

Лодочник, не дождавшись ответа, отчалил, а Майсгрейв опустился на песчаный береговой откос и долго сидел, созерцая Нельский отель.

«Итак, все вернулось на круги своя. Так и должно было случиться, но отчего такая тоска грызет сердце? Неужели безумные слова о том, что ты готова отказаться от всего этого ради меня, так глубоко проникли в мое сердце? Но ведь я никогда в это не верил… Или верил?»

Мысль о том, что Анна теперь невеста Эдуарда Ланкастера, причиняла ему боль.

«Они сказали, что Анна помолвлена с Ланкастером. Отчего бы и нет? Разве это не выгодный союз для ее отца, да и для нее самой? Она уже забыла меня. Я был прав: Анна легкомысленная девчонка и готова влюбиться в первого же, кто окажется рядом… Нет-нет, надо опомниться и взять себя в руки, иначе останется только презирать себя, как в ту пору, когда я, будто на привязи, кружил у трона Элизабет. Что ж, любовь потеряна, попытаемся сохранить достоинство».