Обрученная с розой
Шрифт:
Стоило кому-нибудь из них под натиском противника коснуться ограды или потерять стремя, как маршалы турнира тотчас объявляли их побежденными и требовали покинуть арену.
Однако спустя час после начала боя, когда кони в прах истоптали арену ристалища и пыль, словно завеса, скрыла от судей сражающихся, зрители заметили, как замертво рухнула лошадь под одним из всадников, как, оказавшись на земле, продолжали ожесточенно биться двое других рыцарей, а выбитый из седла молодой бургундец в отчаянии кинулся с палицей на оставшегося в седле противника.
Немедленно был подан сигнал
Теперь они являли собой далеко не такое блистательное зрелище, как прежде: запыленные доспехи, превратившиеся в лохмотья попоны, обрывки плюмажей на смятых шлемах. Из пятидесяти рыцарей, принявших участие в схватке, на поле осталось всего шестнадцать. Гордый граф Кревкер, коннетабль Люксембургский и молодой Эдуард Ланкастер были среди них.
Филип во время боя неотрывно следил за последним. Юноша неплохо сражался, и Филип вновь невольно почувствовал уважение к нему. В конце концов, он был англичанином, и Майсгрейву доставляло удовольствие видеть, как принц сходился с французскими и бургундскими рыцарями, неизменно оказываясь победителем во всех поединках. Однако это чувство испарилось, когда он увидел, как к Эдуарду сквозь толпу пробралась его невеста и, улыбаясь, заговорила с ним, положив руку на холку разгоряченного коня. Принц
снял шлем и склонился в седле.
В этот момент Филипа тронул за плечо один из распорядителей турнира:
– Мессир рыцарь, вам пора.
Для него и для Делорена были разбиты палатки из черного сукна. Это не пришлось Филипу по вкусу. Под таким пологом чувствуешь себя заживо похороненным. Поэтому, едва облачившись в доспехи, он сразу же поспешил покинуть сумрачный свод. Возле палатки стоял его турнирный конь – могучий нормандский жеребец темно-бурой масти. Холка, грудь и морда животного были закованы в сталь, а на стальной пластине, защищавшей его голову, возвышался острый рог.
Филип ласково погладил коня и угостил его с ладони подсоленным хлебом. Он мог видеть, как из соседней палатки вышел Делорен в темно-серых, украшенных филигранью латах. На его шлеме развевался сине-серый шарф Жанны Дюнуа. Шотландец тоже направился к своему коню.
Теперь он уже не был весел – лицо его под поднятым забралом было бледным и осунувшимся. Казалось, лишь теперь эти двое осознали, что один из них вскоре предстанет перед Творцом. Смерть была обязательным условием их поединка, и внезапно Филип подумал, что все это никак не соотносится с тем, что заповедовал Христос. Разумеется, Делорен оставался его врагом и он первым напал на него в Луврском замке, а все-таки ему не хотелось убивать шотландца ради потехи разряженной толпы иноземцев. Эта схватка была их личным делом.
Делорен вдруг кивнул Майсгрейву и, взяв свою лошадь под уздцы, отошел в сторону. Позади Филипа зашелестел шелк и повеяло нежным ароматом розового масла. Он оглянулся.
Анна Невиль, бледная, с напряженно сжатыми губами, стояла перед ним. Длинный шлейф ее сине-зеленого, расшитого золотыми узорами платья держала молоденькая фрейлина. Анна сделала шаг навстречу рыцарю и улыбнулась.
– Вы
Анна все еще улыбалась ему, но в ее потемневших глазах читалась тревога. Она заговорила с ним по-английски, задав несколько ничего не значащих вопросов о его коне, о вооружении, с пониманием кивнула, выслушав ответ, и вдруг сказала:
– Когда я узнала об условиях этого поединка, я… Она облизнула пересохшие тубы.
– Это безбожно и нелепо. Зачем вы согласились? Святая Дева, кому это понадобилось? Я пыталась добиться отмены поединка и пробовала сделать это с помощью церкви. Если бы вы знали, со сколькими прелатами в Париже я встречалась в эти дни! И каждому я твердила, что это великий грех, если в христианской стране устраивают такие бои, как во времена языческого Рима.
Кое-кто соглашался со мной, но большинство твердили, что здесь имеет место Божий суд [57] и вы сами настояли на этом. Однако я не верила никому из них. Я ведь видела, что им самим до смерти не терпится поглазеть на этот смертный бой!..
– Леди Анна… Но она не слышала.
– Они хотели всего лишь развлечься, все они – и мой отец, и даже ваш покровитель де Кревкер. А мне страшно. Мне страшно… как никогда.
Он шагнул к ней, но девушка отпрянула, гордо вскинув голову.
57
Божий суд – в средние века для разрешения спорных вопросов нередко прибегали к различным испытаниям, в том числе и к поединкам, в которых оправданным считался тот, кто побеждал.
– Я, конечно, лучше других знаю, какой вы воин, сэр Майсгрейв… Но, Пресвятая Дева, я вовсе не хочу, чтобы этот шотландец случайно убил вас.
Майсгрейв мягко улыбнулся.
– В этом наши желания совпадают, миледи.
Девушка не мигая смотрела на него.
– Зачем вы согласились на этот поединок? Говорят, Делорен сражается как дьявол.
– Но раньше мне уже удавалось справиться с этим дьяволом.
Анна коротко втянула воздух.
– Я каждый вечер молилась о вас. Я молилась, наверное, как никогда в жизни. Но если Господь не услышал меня…
Она не договорила – горло ей сдавил ком. У Филипа же внезапно стало легко на душе. С его глаз словно упала пелена. Он был глуп, как мальчишка, он совсем ослеп от ревности! Анна вела себя именно так, как должна была вести. Как он мог так ошибаться в ней, он, который так хорошо ее знал!
– Анна, послушай…
Но в этот миг грянули трубы, прибежал герольд, крича, что рыцарю пора на арену. Анна обратила к Филипу бледное лицо и сказала почти бесстрастно:
– Говорят, сэр рыцарь, что вы отказались принять платок от леди Жаклин де Круа, а также перчатку от красавицы Сеннак? Не подойдет ли вам мой шарф? Кто знает, может, именно он и принесет вам удачу…