Обрученная с розой
Шрифт:
Трибуны оживились, а оба рыцаря сменили коней и вооружились новыми копьями. Неожиданно воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в дальнем конце поля расплакался ребенок.
Какое-то время рыцари стояли совершенно неподвижно, затем тронули поводья, постепенно набирая скорость, и вот уже лошади несутся бешеным галопом. Удар!.. Долго потом будут рассказывать те, кому посчастливилось присутствовать на Йоркском турнире, как рыцари с грохотом сшиблись в центре арены, как их копья разлетелись в щепки до самых рукоятей, а кони взвились на дыбы, едва не рухнув и не подмяв
На трибунах бушевали страсти. Зрители ревели – кто от восторга, кто от досады. Их любимец Майсгрейв не победил, но что за поединок!
Рыцари с противоположных сторон ристалища пристально вглядывались друг в друга. Гордый граф был обескуражен, встретив такую мощь в своем противнике; Майсгрейв, в свою очередь, убедился, что недаром слава о непобедимости Кревкера достигла самых отдаленных уголков Европы.
Маршалы-распорядители не могли определить, кто же из сражавшихся выказал себя лучшим бойцом. Не в силах решить, на чьей стороне осталась победа, они послали пажа к королю с вопросом – не повторить ли поединок?
– Разумеется! – воскликнул Эдуард. Он пылал азартом, и ему не терпелось узнать, кто же в конце концов уступит.
Ричард Глостер наклонился к брату:
– Ваше величество, не приелись ли вам эти однообразные конные схватки? Прикажите, чтобы копья заменили. Мечи, палицы или же… – он выдержал паузу. – Пусть они сразятся на секирах…
Эдуард ухмыльнулся. Кому не ведомо, что боевая секира – излюбленное оружие графа, и владеет он ею безупречно. Не было случая, чтобы в бою на секирах он не показал себя подлинным виртуозом. Однако отдать такое распоряжение значило просто подыграть Кревкеру. Поэтому король промолчал, раздумывая. В душе он желал победы англичанину, но, с другой стороны, этот Майсгрейв раздражал его, и было бы досадно, если бы главный трофей достался именно ему. К тому же как политик он сознавал, что для дружбы с Бургундией лучше, чтобы канцлер Кревкер одержал верх.
– Пусть поединок продолжится на секирах! – решил он наконец.
Слова короля передали лордам-распорядителям, и через герольдов они объявили их во всеуслышание. Это было неожиданностью. Произошло некоторое смятение, но граф Кревкер, о чем-то напряженно размышлявший, внезапно поднял руку и попросил слова. К нему поспешили герольды, а когда они вернулись, лица их выражали совершенное недоумение.
– Граф Филипп де Кревкер де Корде отказывается продолжать борьбу и признает себя побежденным, – передали они.
Король, Глостер и придворные ошеломленно переглянулись.
– Клянусь мессой… Что это значит? – воскликнул Эдуард.
– Граф Кревкер полагает, что не сможет устоять в следующем поединке против Бурого Орла.
– Да, но секиры…
Не договорив, король растерянно поглядел на брата:
– Ведь он непобедим на секирах?..
Глостер пожал плечами:
– Возможно, Кревкер и в самом деле не рискует бороться против Майсгрейва… Но скорее всего этот бургундский петух сообразил, что мы идем ему навстречу и просто подсовываем победу.
Несколько
– Что ж, объявите волю бургундца. Майсгрейв победил.
Когда смысл сказанного дошел до трибун, они загудели, как пчелиный рой. Кто изумленно хлопал себя по бокам, кто сокрушался, что лишен такого зрелища, как поединок на боевых секирах между столь блистательными противниками; были и такие, кто понял Кревкера – они рукоплескали графу. Но уже в следующий миг трибуны громогласно чествовали победителя турнира – Филипа Майсгрейва.
Эдуард также беззвучно похлопал. Он был недоволен. Порой он украдкой поглядывал на Элизабет, желая узнать, как она относится к триумфу северного рыцаря. Однако королева оставалась невозмутимой.
– Майсгрейв победил, – спокойно констатировала она. – Видите, государь, я была права в своем выборе.
В это время к королю с поклоном приблизился один из герольдов и доложил, что барон Шенли не удовлетворен исходом поединка и просит высочайшего разрешения вызвать на бой победителя.
Эдуард воспрянул духом:
– Да, да! Разумеется! Мы обязаны дать возможность помериться силами всем участникам рыцарских состязаний.
И вновь прозвучал сигнал. Сэр Мармадьюк высился как неподвижная статуя с нацеленным на противника копьем. На груди рыцаря закрепили щит с гербом – на алом поле черная голова тура и девиз, состоящий всего из двух слов: «Я иду». Филип Майсгрейв, едва успевший прийти в себя после боя с графом Кревкером, сменил коня и принял из рук оруженосца новые копье и щит. Конь под ним плясал и горячился, так что рыцарю с трудом удавалось сдерживать его. Но вот смолкли трубы, и соперники стали сближаться. И тут произошла неожиданность.
Новый конь Майсгрейва, чего-то испугавшись, буквально за секунду до столкновения заржал и, не слушаясь узды, круто отвернул в сторону. Барон Шенли без промедления воспользовался этим и с силой ударил противника копьем. Каким-то чудом Майсгрейв сумел парировать жестокий удар, но зашатался в седле.
Разминувшиеся рыцари, достигнув края поля, не слышали даже топота конских копыт из-за шума, поднявшегося со всех сторон. Доносились вопли:
– Святой Георгий, слыханное ли дело, чтобы рыцарь так поступал!
– Повторить поединок!
– Это бесчестье!
– Шенли действует, как паршивая свинья!
– Повторить поединок!
Маршалы не знали, на что решиться. По правилам, верх одержал барон из Нортгемптоншира, однако толпа была на стороне Филипа Майсгрейва. Да и сами судьи полагали, что хотя и позволительно использовать промахи соперника, однако сэр Мармадьюк повел себя в высшей степени неблагородно.
Крики на трибунах перешли в слитный вой. Зрители топали ногами, богохульствовали, вскакивали с мест, свистели. Наконец король нехотя подал знак повторить поединок.