Обручённая со смертью. Том второй
Шрифт:
Нет, я не видела его лица, но, кажется, как-то подключилась к его телу, а то и всей сущности, чувствуя буквально на физическом уровне движение его мыслей, сдержанных импульсов и ответных жестов. И от этого шторило не менее сильно, чем от его же изощрённых секс-диверсий. А может и одинаково, потому что задевало не одни лишь эмоции, но и эрогенные рецепторы собственного тела (особенно без прямого контакта). По крайней мере, я действительно прочувствовала, как он улыбнулся, и как его губы скользнули по моей щеке рядом с ухом, эдаким интимным мазком чёртового соблазнителя. А меня, естественно, тут же пронзило тысячами микроскопических искр волнового
Кажется, я схожу с ума. И меня это совершенно не пугает.
– Если бы я не знал, кто такие люди, то решил бы, что ты пытаешься взять меня на слабо.
– Можно подумать, вас так просто раскрутить на эмоции. Уверена, было бы вам хоть чуточку любопытно, уже давно бы всё это проверили и на себе примерили. Хотя, не исключаю, что так оно и было. И, скорей всего, напугало до усрачки, прошу прощения за свой французский. Справиться с чувством любви вам оказалось не под силу. Я угадала или я угадала? Куда проще изображать любовь, чем тонуть в её безумном шторме всепоглощающих ощущений. Это ведь далеко не раболепный страх и не боль, которыми вы пичкаете своих секс-рабов, а куда сильнее. Намного сильнее.
– Так ты всё-таки пытаешься меня спровоцировать?
Нет, в его голосе не слышалось ни тени удивления или на худой конец осуждения, скорее вызывающая ирония, когда тебя не буквально, но-таки пытаются ущипнуть или поддеть. И на деле так и выглядело, будто это не я, а он меня подначивал, к чему-то подталкивая, и непонятно для чего разводил на целую бурю определённых чувств в стакане воды. А я, такая наивная, бездумно поддавалась, нисколько при этом не сопротивляясь. Отнюдь. Даже подхватывала брошенный вызов и шла напролом, без страха и сомнений. Какие к чёрту сомнения, когда тебя обнимает такой мужчина и словно прощупывает ментальными касаниями в недоступных для других местах. А тебе и мало. Хочется ещё, да побольше.
– А ты можешь мне что-то предоставить в противовес? – я и не заметила, когда и как прижалась затылком к его плечу и оказалась под прямым прицелом опаснейших на земле глаз, способных вскрыть тебя без какого-либо усилия в одно мгновение ока. И одновременно страшно и захватывающе сладко, будто на сумасшедшей карусели, только что крутанувшей тебя в смертельном пике в нескольких сантиметрах от фатального падения. А то, что тебя спасло, чуть было не стало главной причиной твоей отсроченной погибели.
– Ты когда-нибудь целовался не ради возбуждающего эффекта? – удивительно, что я вообще произносила подобные слова, прекрасно понимая о чём они, и какую с их помощью цель я преследовала, пребывая при этом под сильнейшей дозой наркотического дурмана. Это был… просто невероятный кайф. И кипящий в крови адреналин, и сладкое онемение на уровне диафрагмы, и нечто огромное, совершенно неподдающееся описанию то ли чувство, то ли чего-то ещё. Будто проснувшееся в безмолвном вакууме вселенной сердце самого мироздания, пронзившее каждую клеточку твоего тела и души всесминающей волной живительного тепла – бессмертной энергией ярчайшей звезды. Да, невидимой,
– А разве смысл поцелуев в чём-то ином?
Оказывается, есть истины, которые скрыты даже от бессмертных богов. Ирония случайностей или чья-то злая шутка?
– А ты разве не ощущал разницы? Или никогда не целовал того, кто в тебя влюблялся? Никогда не поверю, чтобы такого не могло произойти за столько тысячелетий, проведённых на нашей планете.
– Я ведь говорил, у нас блок на чувства, представляющие определённую «опасность» нашему привычному укладу жизни.
– Значит, ты не знаешь в чём отличия? Или в тебя вообще никто никогда не влюблялся?
Мне показалось, или всё-таки его взор передёрнуло кратковременной дымкой наплывших воспоминаний? А может это был просто блик света, отразившийся в аквамариновом омуте его беспощадно засасывающих твой рассудок глаз. Единственное, о чём я сейчас жалела – о слишком огромном количестве окружающих нас свидетелей, о врывающихся в наше мнимое уединение сторонних голосах, звуках, тихо играющей из ресторана музыки… Иначе бы точно выпросила далеко не пятиминутное путешествие по бескрайнему океану памяти Астона.
– Мы не допускаем подобных вещей от своих доноров. – как быстро он вернулся, хотя и не выглядит прям таким уж и открытым. Скорее, пытается таковым казаться. И у него неплохо это получается. Но в том-то и дело, чересчур неплохо.
И поэтому колет любопытством ещё сильнее и глубже, чуть ли не зудит. Разве что приходится изображать ответную доверчивость наивной девочки, буквально хлопая глазками от «неверия».
– И то, что мы здесь с тобой, воркуем как два милующихся голубка, не является большим исключением из правил. Я обещал тебе незабываемый подарок, поэтому и делаю всё от меня возможное, чтобы это выглядело со стороны достоверно и по-настоящему.
– Эмм… Достоверно для кого? Для всех этих людей или всё-таки для меня?
– То есть, по-твоему, я целуюсь недостаточно достоверно? – он даже слегка прищурился, сдерживая улыбку и вроде как принимая мой вызов. По правде сказать, я уже запуталась, кто-кого тут вообще на что разводил.
– Думаю, если бы ты хотел сделать мне настоящий романтический подарок с поцелуем в самом романтичном месте на Земле, то не стал бы разводить всей этой неуместной демагогии.
– Надо было нанять для этого профессионального фотографа, тут ты права, это всецело моё упущение.
– Я права?
В итоге меня запутали окончательно, а Найджел вдруг отобрал у меня фотоаппарат и совсем уж неожиданно обратился к близстоящему к нам то ли японцу, то ли корейцу, то ли на японском, то ли на корейском (тут уж, извините, в чём отличия – не имею вообще никаких представлений). Потом отдал тому камеру и… опять вернулся ко мне, вернее обернулся. Всё это время я наблюдала за его действиями, слушая абсолютно непонятный для меня диалог с отвисшей челюстью. А потом и вовсе подвисла, попав под гипноз его чёртовых глазищ с полной потерей воли в одурманивающих путах его интимной близости и собственнических объятий. И, кажется, он что-то сделал ещё. Скользнул пальцами по моей спине, перед тем как погрузить их в пряди моих волос на затылке. Вот тогда меня чуть не унесло, поскольку я враз забыла и о фотоаппарате, и о японце-корейце, и окружающей толпе болтающих зевак… Ничего этого уже не было, только я, Астон, Париж и Эйфелева башня.