Обрученная со смертью

Владон Евгения

Кажется, в тот мoмент его собственное сердце тоже остановилось. И его снова приложило временной слепотой и глухотой, но уже совершенно иного источника воздействия. Как в полубредовом состоянии стон рванул к кабине подъёмника, практически не чувствуя ни ног, ни пола. Копаться сейчас в настройках сбитой телепортации внутри всего Палатиума, всё равно что осознанно терять драгоценные секунды утекающего времени, коего у него и без того уже не имелось. Ему и так срывало крышу от дичайших предположений и догадок, от которых отнимались конечности и кромсало рассудок будто стальной молотилкой. От былого хладнокровия и выработанной за долгие тысячелетия сдержанности не осталось и камня

на камне. Он даже думать толком ни о чём не мог, чтобы при этом не взреветь и не обратиться в боевую ипостась цессерийца-воина. Может так и нужно было сделать? Протаранить пару этажей, чтобы попасть в спальню как можно быстрей. Но что-то ему подсказывало, что было уже слишкoм поздно.

А когда он влетел в абсолютно пустую комнату, все худшие опасения только подтвердились. До кровати он добрался всего за пару прыжков, уловив знакомый запах крови еще из кабинки лифта. Тёмно-бордовые пятна на белоснежных простынях казались на тот момент уродливой абстракцией чьего-то извращённого воображения. Но когда он обшарил поверхность постели, практически сразу нащупав нужное место и подхватив оттуда еще тёплый палец с белым кольцом, все прежние мысли, чувства и врождённые рефлексы матёрого охотника попросту схлынули, обнажив под собой нечто ужасающе неведомое даже для него.

В тот момент померк не только его рассудок. Казалось, даже внешний мир затянуло чёрными циклонами грядущего апокалипсиса. Адарта выбило изнутри бесконтрольным ударом мощнейшего взрыва, раздирая лёгкие и глотку звериным рыком убийственной звуковой волны. Он и сам не понял, как обернулся, за какие-то ничтожные мгновения, буквально вырываясь из тугого кокона человеческой оболочки, тут же расправляя крылья и совершая сумасшедший прыжок в сторону окон.

***

Пробуждаться из глубокого забытья на деле не так уж и проблематично. Куда страшнее принимать oкружающую тебя действительность после того, как откроешь глаза, увидишь прямо над своей головой мерцающую глыбу молочно-матового камня, но ничего при этом сделать не сможешь. Ни дёрнуться, ни поднять головы, ни ощутить собственного тела, чтобы пошарить рукой или хоть как-то физически определиться в абсолютно чуждом для тебя пространстве.

Единственное, чем в этот момент меня накрывает — это вполне предсказуемой реакцией парализующего (буквально!) шока и естественным желанием отпрянуть от нависшей над моим лицом гранитной громадины. Только шевельнуться у меня не получается, ибо придавило намертво чем-то к чему-то, распластав по твёрдой (надеюсь ровной) поверхности беспомощной куклой. По сути, я и тела своего не чувствовала. Если и пыталась пошевелить руками-ногами, то так и не поняла, сделала ли я это или лишь хотела сделать. Что-то проговорить или выкрикнуть — тоже безуспешно. Ощущения такие будто меня обкололи от макушки до пят ледокаином, при чём вместе с внутренностями и костями.

Хотя, не знаю, что хуже. Находиться в сознании, но быть при этом совершенно физически беспомощной, или же за кратчайшие секунды вспомнить о произошедших со мной событиях минувшего часа? Правда, с определением времени я была не очень-то и уверена, а память так и вовсе шокировала не менее ужасающими картинками из недавно пережитых кошмаров. Если верить всей минувшей хронологии из последних воспоминаний, не списывая случившееся на глюки, сон или внушённый кем-то гипноз, то я сейчас находилась в весьма беспросветной жопе. Именно в глубочайшей и бездонной, которую побоишься пожелать даже лютому врагу.

Как бы не смешно это звучало при нынешних обстоятельствах — меня похитили. Снова. У моего же собственного похитителя. И… кажется, мне оторвали палец. Или оттяпали. Честно

говоря, не знаю, как это назвать, поскольку думать об этом (а верить, так и подавно) хочется в самую последнюю очередь. Но испытанная мною боль была не просто реальной, а дo жути адской, а теперь еще при воспоминании о ней — отвратно тошнотворной.

Меня замутило сразу же, практически на грани очередной потери сознания. Чувствовать, как меня покидают силы и мне становится до невыносимости дурно при всём при том, что я не ощущала собственного тела, — те ещё, я вaм скажу, впечатления. Хотелось сo страшной силой закрыть глаза, провалиться в спасительный мрак и больше уже не всплывать.

— Дыши, девочка, глубоко, как только сможешь. Тебе нужно находиться при полном сознании. — самое обидное, хрен теперь как-то повернёшь голову и посмотришь на того, кто ко мне в этот момент обращался. Правда, глаза хоть немного, пусть и со скрипучей болью, но двигались. Скосить их в сторону говорившего (вернее, говорившей) наконец-то удалось и вроде даже на пару миллиметров сдвинуть с опоры затылок.

— Какого?.. — всё что сумела я тогда выдавить, впервые разглядев в окружающем полумраке обступивших меня со всех сторон похитителей. Спасибо хотя бы за то, что в человеческом обличье. Пусть легче от данного факта мне и не стало, но уж лучше так, чем любоваться их цессирийскими мордами со стекающей по выступающим челюстям голодной слюной.

— Я на твоём месте постаралась бы расслабиться. И не особо дёргалась. Толку от этого всё равно никакого?

— Точно никакого? Или всё-таки КАКОГО? — в этот раз у меня получилoсь получше и даже еще на чуть-чуть повернуть голову, чтобы впериться упрямым взглядом в отмороженное личико красноволосой предводительницы местного клана.

Место, кстати, я тоже вспомнила. Тот самый ритуальный зал с трёхметровым углублением в полу, в котором я уже до этого успела побывать не по собственной на то воле, и на мраморном жертвеннике которого я теперь сейчас и лежала. ещё я заметила Гросвенора где-то у изножья алтаря и как минимум восьмерых цессерийцев в чёрных костюмах с их последней вечеринки. Тех, кто стоял в моей голове, увы разглядеть было сложнее, но, как оказалось, я знала хорошо в лицо только двоих. Странно, но Ардагаста среди них не наблюдалось.

При чём сам зал вроде как был погружён в глухую темноту, а единственный источник света — тот самый молочный камень-минерал, что мерцал прямо надо мной и чем-то напoминал подвешенную для вполне конкретной цели крышку гроба. И его размеренная световая пульсация очень скоро начала меня раздражать, если не хуже. Казалось, она двигалась, пусть и медленно, плавно, без пугающих рывков, но, мать вашу, ОНА ДВИГАЛАСЬ!

— Я же тебя вроде на твоём русском языке попросила, почти по-хорошему. Расслабься и не сопротивляйся.

— Серьёзно? По-хорошему? Это что, типа ваш цессерийский юморок? Может еще для полного счастья устроите здесь групповой стэнд-ап? Правда, с оргиями у вас выходит намного лучше, хотя я и не любитель…

Красноволосая стерва сдержанно выдохнула и отвела свой тяжкий взгляд к белому валуну.

— Я бы с радостью заткнула твой рот каким-нибудь плотным кляпом, но он, к сожалению (я о твоём рте, если что), нужен для проведения ритуала.

— А хирургический не подойдёт? — не то, чтобы я горела страстным желанием растянуть себе рот стальной растяжкой, но молчать тоже не особо-то хотелось. Тем более, когда до жути страшно, а я даже не могу прочувствовать, как у меня скручивает желудок от шокового стресса и трясутся все конечности. Так что голова, рот и язык — единственное, что еще более-менее поддавалась хоть каким-то чувствам осязания.