Обручённая
Шрифт:
— Я знаю, что ложь, — сказал Амелот. — Однако те, кто его мало знают, верят в эту ложь. Уже не один перебежчик из нашего отряда присоединился к гнусному сброду, а это тоже как бы подтверждает клевету. А еще говорят… еще говорят, будто господин мой хочет присвоить земли, которыми ныне управляет от имени своего дяди. И что если старый коннетабль — прошу прощения, миледи, — вернется из Палестины, ему трудно будет вернуть себе свои владения.
— Гнусные негодяи судят о других по собственной низости и думают, что достойные люди поддаются тем же соблазнам, каким не могут противиться
— Вчера вечером нам стало известно, что огромная толпа собралась милях в десяти отсюда и взяла в осаду Гуляку Уэнлока и его воинов. Он прислал просить помощи у моего господина как у родственника и боевого товарища. Нынче утром мы уже сели на коней, готовые туда ехать, но тут…
Он умолк и, видимо, не хотел продолжать, но речь его продолжила сама Эвелина:
— …но тут вы услышали, что я нахожусь в опасности? Пусть бы вы лучше услышали о моей смерти!
— Благородная госпожа, — промолвил паж, не подымая глаз, — ничто, кроме этой причины, не заставило бы моего господина повернуть и отправиться с большей частью своих воинов в горы Уэльса, когда крайность, в какой находится его соотечественник, а также приказ командующего королевскими войсками требовали его присутствия в другом месте.
— Я так и знала! — сказала Эвелина. — Я знала, что рождена на погибель ему! Но это, пожалуй, даже хуже, чем то, что я предполагала. Я боялась стать причиной его смерти, но не позора. Ради Бога, Амелот, сделай что можешь и не теряй времени. Скорее на коня! Кроме своих людей, собери сколько сможешь и моих. Скачи, мой храбрый юноша! Разверни знамя своего господина, покажи, что его воины с ним, и сам он сердцем с ними, хотя и отсутствует. Спеши, спеши, ведь дорог каждый час!
— Но тогда без защиты останется замок и вы сами, — сказал паж. — Видит Бог, я все готов сделать, чтобы спасти его доброе имя! Но я хорошо знаю своего господина. Если с вами случится беда из-за того, что я оставил замок, то хоть бы я спас и владения его, и жизнь, и честь, вместо благодарности и награды я, пожалуй, отведаю его кинжала.
— И все же не медли, милый Амелот, — настаивала Эвелина. — Собери сколько сможешь людей и спеши!
— Такого коня, как я, пришпоривать не надо, — отвечал паж, вскочив на ноги. — Раз господин мой не в состоянии выступить сам, пусть против хамов выступит его знамя.
— Значит, к оружию! — торопила его Эвелина. — К оружию! Заслужи свои рыцарские шпоры! Доставь мне известие, что честь твоего господина спасена, и я сама прикреплю их к твоим сапогам. Вот, возьми освященные четки, обвяжи их вокруг шлема. Да поможет тебе в сражении Пресвятая Дева Печального Дозора, хранящая тех, кто ей молится.
Она едва договорила, а Амелот уже выбежал во двор замка. Из конных воинов своего господина и тех, что охраняли замок, он скоро собрал во дворе сорок человек.
Все они сошлись на его зов не мешкая. Однако, узнав, что им предстоит опасный поход, а вести их некому, кроме пятнадцатилетнего мальчика, они выказали решительное нежелание выступить куда-либо из замка. Ветераны из числа воинов де Лэси говорили, что и сам Дамиан еще
Чем больше они делились друг с другом своими опасениями, тем меньше были склонны идти в поход; и когда Амелот беззаботно отлучился, чтобы присмотреть, как седлают ему коня, а затем вернулся во двор, он застал там полный беспорядок: кто был уже на коне, а кто нет и все громко переговаривались и спорили. Ральф Гленвиль, старый наемный солдат с лицом, иссеченным шрамами, стоял отдельно от прочих, одной рукою держа под уздцы своего коня, а в другой руке древко, вокруг которого обернуто было знамя де Лэси.
— Что это значит, Гленвиль? — сказал с гневом паж. — Отчего ты еще не в седле и не развернул знамя? И что за причина всего этого беспорядка?
— Оттого я не в седле, сэр паж, — спокойно ответил ему Гленвиль, — что дорожу честью этого старого шелкового лоскута и не вижу смысла нести его туда, где людям неохота следовать за ним и защищать его.
— Не пойдем! Не выступим! Не развертывай знамя! — кричали солдаты, сопровождая этим припевом слова знаменосца.
— Трусы! Вы что же, бунтовать? — крикнул Амелот, хватаясь за рукоять своего меча.
— Не угрожай мне, мальчик, — сказал Гленвиль. — Уж если мы с тобой скрестим оружие, от твоего золоченого вертела полетит больше щепок, чем летит мякины из-под цепа. Погляди-ка, сколько здесь седобородых воинов, которые не желают подчиняться мальчишеским капризам. Мне-то, например, все равно, тот ли мальчик или другой мною командует. Но сейчас я служу де Лэси и я не уверен, что он поблагодарит нас, если мы пойдем на выручку Гуляки Уэнлока. Почему он не повел нас туда утром, а свернул в горы?
— Причина тебе известна, — сказал паж.
— Еще бы не известна, догадаться нетрудно! — сказал знаменосец с грубым хохотом; захохотали и еще несколько человек.
— Я вобью эту клевету в твою лживую глотку, Гленвиль! — крикнул паж; выхватив меч из ножен, он стремительно бросился на знаменосца, не думая о том, как неравны их силы.
Гленвилю достаточно было легкого движения могучей руки, чтобы отстранить пажа; он древком знамени парировал его удар.
Снова раздался громкий хохот, и Амелот увидел тщетность своих усилий. Отбросив меч, он заплакал от злости и обиды и поспешил сообщить о своей неудаче леди Эвелине.
— Все погибло, — сказал он. — Трусливые негодяи взбунтовались и не хотят выступить. А вина за их малодушие и нерадение падет на моего дорогого господина.
— Этому не бывать! — воскликнула Эвелина. — Я не пожалею жизни. Следуй за мной, Амелот.
Она торопливо накинула на свою черную одежду алый шарф и поспешила во двор замка, сопровождаемая кумушкой Джиллиан, которая усиленной жестикуляцией выражала свое удивление и сочувствие, и Розой, тщательно скрывавшей охватившие ее чувства.