Обрученные судьбой
Шрифт:
— Ты бы потише, а, лях? — удержал его Михаил. — Я сестре слово дал, что доедешь ты до двора панского, а ты сам вона едва себя не угробил.
— Где Ксения? — прохрипел Владислав, словно не слыша его, и Михаил мотнул головой в сторону, показывая на сестру. Ту как раз усаживали в седло Ласки, вернувшейся по зову хозяйки из леса. Калитин не мог не подметить, как тут же смягчились черты лица шляхтича при виде его сестры, как ушла тревога из темных глаз. Знать, дорога ляху Ксенька! Недаром собой от зубов волка укрыл ту, когда еще не знал, что подмога пришла из леса, что вернулся Михаил, заслышав волчий вой, не в силах победить
— Ты за ней воротился? — спросил Владислав, стиснув зубы. — Так знай, не будет мне покоя, пока не верну ее к себе в руки. Даже в Московию поеду за ней! Украду ее, и убью любого, кто поперек встанет того! Руками голыми удавлю!
— Ты тут словами не кидай! — резко ответил Михаил. — Хоть и не желаю того, но Ксенька моя не Московии цвет ныне. В эту землю корнями проросла, с твоими перепутав те. Буду рвать — загублю! А мне ее погибель… сам то ведаешь, к чему речи вести… не попы мы! Но знай, сродник, — обращение к Владиславу Михаил словно плюнул с языка. — Знай, сродник — коли проведаю, что нет ей тут доли, которую я для сестры бы желал, вернусь и выкраду из рук твоих, невзирая на крики ее! Я позора сестры не допущу! И слез ее!
— Ну, так и мне они горше некуда! — бросил в ответ Владислав, морщась невольно при резком приступе боли в груди. Михаил долго смотрел на него пристально, а потом сплюнул в снег, стараясь унять ту горечь во рту, что всякий раз возникала при мысли о той крови, что вливалась в их род, о сроднике ляшском.
— Ну, на том и порешили! — проговорил он и дал знаком понять, что к ним Ксения приближается, а той беседы их слушать не надо вовсе. И Владислав тоже умолк, улыбнулся уголками губ бледной и растерянной всаднице, что глядела на него с тревогой в глазах и то и дело посматривала, оборачиваясь через плечо, все время, что в пути провели до места назначенного.
На том самом повороте к вотчине Ежи, где еще вчера Ксения просила совета у желтогрудых синиц, Михаил дал сигнал своим людям остановиться, зная, что далее они будут видны в дымах и вотчине, и неизвестно, как отреагирует пан местной земли на их появление на краю земли. А потом подъехал к Ксении, взглянул на нее, делая вид, что не видит ее подозрительно блестевших глаз.
— Доле нам дороги нет, Ксенька, — проговорил он, спрыгивая в снег. А потом обхватил ее стан ладонями, снял с седла. — Тут скажем, что на душе лежит. Да и торопиться надобно, вон какой твой лях белый совсем стал, аки снег окрест. Ох, и болит у меня душа за тебя! И болеть до упокоя, видать, будет. Знать, вот как твоя нить легла… ради ляха отрекаешься…
— Ради него, — проговорила Ксения и улыбнулась брату грустно. — Ради него, что ладой моей стал, и сына, что прижили с ним. Но, знай, брате, что и я до самого последнего вдоха буду помнить о родичах моих и земле отчей, что до последнего вдоха молить Господа буду о вас, моих присных {3}. Но вдох этот я бы желала подле него испустить… только подле него…
Брат кивнул ей, взглянул на небо, что постепенно приобретало нежно-серый оттенок, а потом снова взглянул в глаза сестры, улыбнулся ей нежно и троекратно расцеловал в щеки и лоб, медленно, словно желая, чтобы этот миг длился дольше положенного. А потом снова обхватил ее тонкий стан ладонями и, легко подняв, усадил в седло Ласки, поправил плащ сестры, соскользнувший в сторону, обнажив для мороза зимнего
— Слышь, сродник! — обратился он после к Владиславу. — Слова мои помнишь в лесу говоренные?
— И ты мои из головы не потеряй! — ответил Михаилу шляхтич, и тот вдруг улыбнулся широко, хлопнул того легко по плечу здоровому.
— Ты мне скажи, как сроднику-то, пойдут на Московию ляхи али нет когда? Я ж не кто-то, родич твой! А родичу и не то говорят-то…
— Я на Московию не пойду, — следовал ответ на слова Михаила. — А за остальных не скажу. В головы влезать нет умения, думы ведать чужие не могу.
— Ну, и лис ты, сродник! — хохотнул тот. — Истинный лях! Добро, не буду боле пытать тебя, и так едва душа в теле теплится. Ну, здрав будь, лях! Троекратным целованием прощаться не желаю, а слова напоследок все ж скажу. Ты сестру мою береги, слышишь? Я тебе цвет свой ненаглядный отдаю, хотя и не по воле своей, ты же взрастить его должен. И чтоб цвела она только всем на радость! Чтоб цветом цвела, слышишь!
Каждый шаг Ласки после расставания с Михаилом и его людьми за этот поворот дороги и далее к вотчине и дымам, что показались вдалеке, давались Ксении с огромным трудом. Ведь каждый шаг этот отделял ее навеки от прошлого, с которым она уже и не чаяла встретиться снова. И от которого повторно отказалась. Она взглянула на Владислава и коснулась его плеча, и он взглянул на нее, улыбнулся, стараясь не показать той слабости, что снова брала в плен тело.
На половине пути к вотчине их встретил отряд пахоликов Владислава и конные холопы под предводительством Ежи, у которого вмиг затряслись руки мелко, когда разглядел он состояние ордината.
— Черти! Черти лысые! Паскуды! Псы! — ругался он в голос, скрывая за своей яростью страх за Владислава, белого лицом, едва державшегося в седле. Суетился вокруг него, огрызался на всех отчаянно, а потом вдруг достал саблю из ножен, готовый нагнать обидчиков да «показать им чертей, пся крев!»
— Стой, дядку, стой! — задержал его Владислав. — Уйми свою горячность. И доле криками ворон окрестных пугать. На двор бы надобно, пока я дух не потерял.
И уже когда направлялись к деревеньке и панскому двору за ней, вдруг хлестнула Ксения Ласку, развернула ту и помчалась обратно по дороге. Ежи так и крякнул, схватился за узду да ехать вслед хотел, чтобы вернуть ее, но Владислав не дал тому последовать за ней.
— Не бойся, дядку, вернется она. Недалече отъедет. Только с былым своим простится вконец и вернется, — произнес он.
Так и вышло. У зарослей кустарника Ксения остановила лошадь и долго всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть в белой мгле, которой по-прежнему окутывало небо все лежащее под его просторами, удаляющиеся прочь темные силуэты брата и его людей. Но только снежная стена была перед глазами… стена, отгораживающая от нее то, что оставила она, пойдя за Владиславом в эти земли. И снег, заметающий следы, оставленные недавно…
Весь световой день для Ксении после промелькнул, как один миг. Она нагнала небольшой отряд, только когда тот въезжал на двор дома Ежи, тогда же обратила внимание на то, как близко едет к Владиславу пан Смирец, поддерживая в который раз потерявшего сознание Владислава. Ордината быстро сняли с седла пахолики, подхватили на руки и понесли внутрь дома, в небольшую спаленку Ксении, куда по знаку той привела Збыня.