Обрученные
Шрифт:
А дон Родриго, чтобы покончить с этим вопросом, поднял другой:
— Да, кстати, — сказал он, — я слышал, что в Милане ходят слухи о соглашении.
Читатель знает, что в тот год шла борьба из-за наследования герцогства Мантуи [37] , во владение которым, по смерти Винченцо Гонзага, не оставившего законного потомства, вступил герцог Неверский, ближайший его родственник. Людовик XIII, или, вернее сказать, кардинал Ришелье [38] , поддерживал этого государя, натурализованного француза, к которому он благоволил, а Филипп IV, или, вернее сказать, граф Оливарес [39] (его обычно звали граф-герцог), по тем же соображениям не желал видеть его властелином Мантуи и объявил ему войну. А так как к тому же герцогство это являлось имперским леном, то обе стороны пускали в ход всевозможные интриги и угрозы, первая — чтобы добиться от императора Фердинанда II согласия на инвеституру [40]
37
…шла борьба из-за наследования герцогства Мантуи… — так называемая Мантуанская война (1628—1631), эпизод Тридцатилетней воины.
38
…Людовик XIII, или, вернее сказать, кардинал Ришелье… — Арман Плесси де Ришелье (1585—1642) — кардинал, государственный деятель, сыгравший большую роль в укреплении французского абсолютизма. С 1624 по 1642 г. был фактическим правителем Франции.
39
…Филипп IV, или, вернее сказать, граф Оливарес… — Гаспаро де Гусман, граф Оливарес, герцог Сан-Лукар (1587—1645) — всесильный фаворит бездарного деспота Филиппа IV. До 1643 г. управлял всеми делами испанской монархии.
40
Инвеститура — акт передачи земельного владения верховным феодальным владыкой подчинённому ему вассалу.
— Я склонен думать, — сказал граф Аттилио, — что дела эти могут уладиться. По некоторым верным признакам…
— Не верьте, синьор граф, не верьте, — прервал подеста. — Я здесь, в этой глуши, имею возможность знать все обстоятельства, потому что синьор кастеллан [41] , испанец, который по доброте своей благоволит ко мне и, будучи сыном одного любимца графа-герцога, отлично осведомлён обо всём…
— А я говорю вам, что мне ежедневно приходится беседовать в Милане с целым рядом лиц, и я знаю из надёжных источников, что папа, весьма заинтересованный в деле мира, выступил с предложениями… [42]
41
Кастеллан — начальник королевского дворца в Милане.
42
…папа, весьма заинтересованный в деле мира, выступил с предложениями… — Папский престол занимал в это время Урбан VIII (1623 — 1644), который отнюдь не стремился к миру: поддерживая притязания герцога Неверского и Ришелье, он одновременно тайно снабжал оружием их противников.
— Так и должно быть, таков уж порядок; его святейшество выполняет свой долг; папа всегда должен стараться, чтобы христианские государи жили в мире; но у графа-герцога — своя политика, и…
— И, и… и откуда вам знать, синьор мой, что в данный момент думает император? Или вы полагаете, что на свете ничего уж и нет, кроме вашей Мантуи? Таких дел, о которых приходится думать, очень много, синьор мой! Знаете ли вы, например, до какой степени император может в настоящее время полагаться на этого своего князя Вальдистано, или Валлистаи, что ли, или как там его зовут, и…
— Настоящее его имя, — ещё раз вмешался подеста, — на немецком языке Вальенстейно [43] , я сам слышал, так не раз называл его наш синьор кастеллан, испанец. Но, однако, будьте уверены, что…
— Вы хотите меня учить? — прервал его граф, но дон Родриго подмигнул ему, давая понять, чтобы он, ради него, Родриго, перестал перечить. Граф замолчал, а подеста, подобно снятому с мели кораблю, дал ход своему красноречию и помчался на всех парусах. — Вальенстейно мало меня беспокоит, потому что граф-герцог видит всё и вся, и если Вальенстейно вздумает дурить, он сумеет его направить на путь истинный, — не добром, так силой. Он, повторяю, всё видит, и руки у него длинные. И если уж он, как настоящий политик, — а таков он и есть! — задался целью (и правильно!) не дать синьору герцогу Неверскому пустить корпи в Мантуе, то, значит, этому и не бывать; и синьор кардинал ди Ричилью только зря воду шпагой колет. Мне просто смешно, как этот милейший синьор кардинал собирается померяться силами с самим графом-герцогом, с самим Оливаресом! Вот уж, поистине, хотелось бы мне воскреснуть лет через двести, чтобы послушать, что скажет потомство об этом нелепом притязании. Тут одной зависти мало, — тут голова нужна, а таких голов, как голова графа-герцога, во всём мире только одна и есть. Граф-герцог, синьоры мои… — продолжал подеста, словно несясь на крыльях попутного ветра и сам несколько дивясь тому, что нигде не встречает ни малейшего подводного камня, — граф-герцог — это старая лиса (да будет мне дозволено при всём почтении так выразиться!), которая кого угодно собьёт со следа, и если он метит вправо, можно быть уверенным, что удар придётся влево. Отсюда и выходит: никто и никогда не мог похвалиться, что знает его намерения, и даже те, кому предстоит приводить
43
Вальдистано, Валлистаи, Вальенстейно — искажённое на итальянский лад имя германского имперского полководца Альбрехта Валленштейна (1583—1634), сформировавшего во время Тридцатилетней войны большую наёмную армию ландскнехтов, которая использовалась для подавления антифеодальных выступлений и освободительного движения. Ландскнехты Валленштейна содержались за счёт ограбления мирного населения занятой территории. В 1634 г. Валленштейн был обвинён в измене, отстранён от командования и в том же году убит своими офицерами.
Одному небу известно, когда подеста собрался бы, наконец, причалить к берегу, если бы дон Родриго, подстрекаемый к тому же гримасами своего кузена, не догадался, словно по внезапному вдохновению, обратиться к слуге с приказанием принести особую бутылочку.
— Синьор подеста и почтенные мои синьоры, — прибавил он, — предлагаю здравицу за графа-герцога, а вы потом скажете, достойно ли такой особы моё вино.
Подеста ответил поклоном, выражавшим чувство сугубой благодарности, ибо всё, что делалось или говорилось в честь графа-герцога, он принимал отчасти на свой счёт.
— Да живёт тысячу лет дон Гаспаро Гусман, граф Оливарес, герцог Сан-Лукар, великий привато короля дона Филиппо Великого, нашего государя! — воскликнул он, поднимая стакан.
Словом «привато», если кто этого не знает, в ту пору было принято обозначать государева любимца.
— Да живёт тысячу лет! — подхватили все.
— Налейте падре, — сказал дон Родриго.
— Простите, — ответил монах, — я уж и без того совершил недозволенное и не хотел бы…
— Как?! — сказал дон Родриго. — Дело идёт о здравице в честь графа-герцога. Неужели вы хотите, чтобы вас сочли сторонником наваррцев?
Так тогда в насмешку называли французов — по наваррским государям, которые в лице Генриха IV начали царствовать во Франции.
В ответ на такой вызов пришлось выпить. У всех сотрапезников вырвались восклицания и похвалы вину, за исключением доктора, который, подняв голову, уставился глазами в одну точку и многозначительно сжал губы, выражая этим гораздо больше, чем мог бы сказать словами.
— А что скажете вы, доктор? — спросил дон Родриго.
Вытащив из стакана свой нос, который алел и блестел сильнее, чем стакан, доктор отвечал, торжественно отчеканивая каждый слог:
— Я говорю, объявляю и установляю, что вино это — Оливарес среди вин: censui, et in eam ivi sententiam [44] , что подобного напитка не найти ни в одном из двадцати двух царств нашего повелителя короля, да хранит его бог; и определяю, объявляю, что обеды светлейшего синьора дона Родриго оставляют далеко позади пиры Гелиогабала [45] и что голодуха навеки удалена и изгнана из этого дворца, где восседает и царит великолепие.
44
Я попробовал и пришёл к тому мнению (лат.)
45
Гелиогабал — римский император (218—222 гг. н. э.), известный своим деспотизмом и развращённостью.
— Хорошо сказано! Правильно определено! — в один голос закричали сотрапезники, но слово «голодуха», которое случайно бросил доктор, сразу направило мысль всех на этот печальный предмет, и все заговорили о голоде. Здесь все были согласны, по крайней мере в основном, однако шуму было, пожалуй, больше, чем если бы налицо оказалось разногласие. Все говорили разом.
— Голода нет, — говорил один, — виноваты скупщики…
— И булочники, — говорил другой, — они прячут, прячут зерно. Вешать их!
— Вот именно — вешать их, без всякого снисхождения.
— Суд бы им устроить хороший, — кричал подеста.
— Какой там суд! — ещё громче кричал граф Аттилио. — Расправа короткая, — забрать человек трёх-четырёх, а то и пятерых-шестерых из тех, кого общая молва считает самыми богатыми и самыми свирепыми, и повесить их.
— Нужны примеры, примеры! Без примера ничего не сделаешь. Вешать их, вешать! И увидите, зерно посыплется со всех сторон.
Кому случалось, проходя ярмаркой, наслаждаться той гармонией, какую производит оркестр уличных музыкантов, когда в перерыве между двумя пьесами каждый настраивает свой инструмент, заставляя его звучать как можно громче, чтобы самому лучше расслышать его среди шума других, — тот может составить себе понятие о созвучии этих, с позволения сказать, речей. Тем временем все подливали себе да подливали знаменитое вино, и похвалы ему перемешивались, как того и следовало ожидать, с суждениями доморощенных законников, так что громче и чаще всего слышались слова: амброзия и вешать их.