Обручник. Книга вторая. Иззверец

Кулькин Евгений Александрович

Да, да! Предлагал невероятное: чтобы Ленин очутился в России в гробу.

Тоже в фамильном, как и серебро, из которого они пили чай.

– Давайте остановимся на том, – сказал Ленин, – что дареный сюжет ничему не обязывает. Я никому не скажу, что подобное предложение исходило именно от вас.

Но варианты на предложенную вами тему возможны.

Швейцария напоминала вечную невесту на выданье.

Она как бы хвасталась своей ничейностью. Суммировала и хранила в неприкосновенности свои предпочтения.

Но старалась не оглашать их при посторонних, поскольку была наводнена разного рода шпионами и соглядатаями.

Поэтому Владимир Ильич не исключал, что в уютном эмигрантском доме нет такого укромья, из которого пристально не следят за каждым его жестом, не говоря уже о словах, которые, – знали почти все, когда-то канут в хранилище собрания сочинений.

Да, именно сочинений.

Ибо его жизнь будет сплошной книгой со сквозным сюжетом, куда, спрессуясь, уместится время, способное до этого без особых хлопот течь и убывать.

– Есть еще одна мысль, – сказал хозяин застолья, раскуривая ненавистную Ленину трубку, но в своем доме хозяин – барин, – проехать непосредственно через Германию, можно сказать, легально.

– Интересно, но варварски непонятно, – констатировал Владимир Ильич.

– Ну коли совершить обмен баш на баш, как говорят в России, – продолжил очередной, как считал Ленин, выдумщик.

– Озеро на кабак или кукушку на ястреба? – всхохотнул Ленин, вспомнив такую поговорку, которая бытовала когда-то в Казани.

– В России, – тем временем не принимая шуток, продолжил эмигрант, – много интернированных немецких граждан.

Ну,

дальнейшее можно было не договаривать.

– Это – мысль! – вскричал Ильич. – Только надо ее подать так, чтобы она изошла бы от тех, кто далек от политических пристрастий.

Ленин, однако, умолчал, что активно разрабатывал план возвращения на родину через Францию и Англию.

Итак возникли какие-то перспективы. Правда, весьма призрачные.

Но это было больше, чем ничего.

Предлагаемое же выглядело не столько сугубо авантюрно, но как-то солидно, что ли.

И он произнес:

– Давайте пробовать.

Дом был покинут тайно, через черный ход.

А в гостиной долго еще горел свет, и если кто-то наблюдал за этим особняком со стороны, тот наверняка был уверен, что беседа грандиозно затянулась, может превратившись в конце концов в утешительную пьянку.

– Ну что тебе сказал он? – спросила Надежда Константиновна, едва Ленин переступил порог своего обиталища.

– Сначала чай! – вскричал он.

– А там разве вы общались всухую? – спросила она.

– В том доме была демонстрация серебра, а я…

О, это Крупская знала!

Владимир Ильич терпеть не мог пользоваться фамильной посудой.

– Столько чуждых мне губ ее ласкали, – говаривал в подобных случаях он.

Его рассказ она выслушала внимательно. Но одобрила вариант весьма сдержанно.

Ибо хорошо знала того, у кого только что побывал Ленин.

И не только его самого, но и дневники, которые он когда-то вел.

Она до сих пор помнит их, распахнутых явно небрежной рукой, где – ото дня ко дню – ползали жирные, явно не кусучие мухи.

Конец ознакомительного фрагмента.