Обрыв
Шрифт:
После жареной дичи и двух стаканов шампанского, причем они чокались, глядя близко друг другу в глаза, – она лукаво и нежно, он – вопросительно и отчасти боязливо, – они наконец прервали молчание.
– Что вы скажете? – спросила она выразительно, будто ожидая чего-то особенного.
– Ах, какая икра! Я еще опомниться не могу!
– Вижу… вижу, – сказала она лукаво. – Снимите маску, полноте притворяться…
– Ах! – вздохнул он, отпивая из стакана.
– Enfin la glace est rompue? [195] на чьей стороне победа? Кто предвидел, кто предсказывал? A votre sante! [196]
195
Итак, лед сломан? (фр.)
196
За
– A la v^otre! [197]
Они чокнулись.
– Помните… тот вечер, когда «природа, говорили вы, празднует любовь…».
– Помню! – шепнул он мрачно, – он решил все!..
– Да, не правда ли? я знала! Могла ли удержать, в своих слабых сетях бедная девочка… une nullite, cette pauvre petite fille, qui n’a que sa figure?.. [198] Ни опытности, ни блеска, дикая!..
– Нет, не могла! Я вырвался…
– И нашли то… что давно искали: признайтесь!
197
За ваше! (фр.)
198
ничтожество, жалкая девочка, у которой нет ничего, кроме хорошенькой внешности?.. (фр.)
Он медлил.
– Buvez – et du courage! [199]
Она придвинула ему стакан. Он допил его, она сейчас наполнила его опять.
– Признайтесь…
– Признаюсь.
– Что тогда случилось там… в роще!.. Вы были так взволнованы. Скажите… удар!..
– Да, удар и… разочарование.
– Могло ли быть иначе: вы – и она, деревенская девочка!
Она гордо оправилась, взглянула на себя в зеркало и выправила кружево на рукавах.
– Что же там было? – спросила она, стараясь придать небрежность тону.
199
Пейте – и смелей! (фр.)
– Это не моя тайна! – сказал он, будто опомнившись.
– Oh, je respecte les secrets de famille… [200] Пейте же!
Она придвинула стакан. Он отпил глотка два.
– Ах! – вздохнул он на всю комнату. – Нельзя ли отворить форточку!.. Мне тяжело, больно!
– Oh, je vous comprends! – Она бросилась отворять форточку. – Voil`a des sels, du vinaigre de toilette… [201]
– Нет, благодарю! – говорил он, махая платком себе в лицо.
200
О, я уважаю семейные тайны… (фр.)
201
О, я вас понимаю! – Вот соль, вот туалетный уксус… (фр.)
– Как вы были тогда страшны! Я кстати подоспела, не правда ли? Может быть, без меня вы воротились бы в пропасть, на дно обрыва! Что там было, в роще!.. а?
– Ах, не спрашивайте!
– Buvez donc! [202]
Он лениво отпил глоток.
– Там, где я думал… – говорил он, будто про себя, – найти счастье… я услыхал…
– Что? – шепотом спросила она, притаив дыхание.
– Ах! – шумно вздохнул он, – отворить бы двери!
– Там был… Тушин – да?
202
Пейте же! (фр.)
Он молча кивнул головой и выпил глоток вина.
Злая радость наполнила черты ее лица.
– Dites tout. [203]
– Она гуляла задумчиво одна… – тихо говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо к его губам. – Я шел по ее следам, хотел наконец допроситься у ней ответа… она сошла несколько
– Он?
– Он.
– Я это знала, оттого и пошла в сад… О, я знала, qu’il у a du louche! [204] Что же он?
203
Говорите все (фр.).
204
что здесь что-то кроется! (фр.)
– Здравствуйте, говорит, Вера Васильевна! здоровы ли вы?..
– Лицемер! – сказала Крицкая.
– Она испугалась…
– Притворно!
– Нет, испугалась непритворно, а я спрятался – и слушаю. «Откуда вы? – спрашивает она, – как сюда попали?» – «Я, говорит, сегодня приехал на два дня, чтобы завтра, в день рожденья вашей сестры… Я выбрал этот день…»
– Eh bien? [205]
– Eh bien! «решите, говорит, Вера Васильевна: жить мне или нет!»
– Ou le sentiment va-t-il se nicher! [206] – в этом дубе! – заметила Полина Карповна.
205
И что же? (фр.)
206
И вот где прячется чувство! (фр.)
– «Иван Иванович!» – сказала Вера умоляющим голосом. «Вера Васильевна! – перебил он, – решите, идти мне завтра к Татьяне Марковне и просить вашей руки или кинуться в Волгу!..»
– Так и сказал?
– Как напечатал!
– Mais il est ridicule! [207] что же она: «Ах, ох!»?
– «Нет, Иван Иванович, дайте мне (это она говорит) самой решить, могу ли я отвечать вам таким же полным, глубоким чувством, какое питаете вы ко мне. Дайте полгода, год срока, и тогда я скажу – или нет, или то да, какое…» Ах! какая духота у вас здесь! нельзя ли сквозного ветра? («не будет ли сочинять? кажется, довольно?» – подумал Райский и взглянул на Полину Карповну).
207
Но он смешон! (фр.)
На лице у ней было полнейшее разочарование.
– C’est tout? [208] – спросила она.
– Oui! [209] – сказал он со свистом. – Тушин, однако, не потерял надежду, сказал, что на другой день, в рожденье Марфеньки, приедет узнать ее последнее слово, и пошел опять с обрыва через рощу, а она проводила его… Кажется, на другой день надежды его подогрелись, а мои исчезли навсегда.
– И все! А тут бог знает что наговорили… и про нее, и про вас! Не пощадили даже и Татьяну Марковну, эту почтенную, можно сказать, святую!.. Какие есть на свете ядовитые языки!.. Этот отвратительный Тычков…
208
Это все? (фр.)
209
Да! (фр.)
– Что такое про бабушку? – спросил тихо Райский в свою очередь, притаив дыхание и навострив ухо.
Он слышал от Веры намек на любовь, слышал кое-что от Василисы, но у какой женщины не было своего романа? Что могли воскресить из праха за сорок лет? какую-нибудь ложь, сплетню? Надо узнать – и так или иначе – зажать рот Тычкову.
– Что такое про бабушку? – тихо и вкрадчиво повторил он.
– Ah, c’est degoutant. [210] Никто не верит, все смеются над Тычковым, что он унизился расспрашивать помешавшуюся от пьянства нищую… Я не стану повторять…
210
Ах, гадость (фр.).