Общая культурно-историческая психология
Шрифт:
Иными словами, усилиями Мюллера человеческая душа или сам человек были, наконец, превращены в машину, которая поддавалась математическому описанию. А значит, давала возможность плодить вокруг себя полноценное научное сообщество. Вот то единственное настоящее основание, на котором собрался кружок физиологов и террористов, крови не боявшихся…
Однако не буду переутомлять ни себя, ни вас излишними подробностями естественнонаучной борьбы. Скажу только, что «Основы психофизики» немецкого физика Фехнера появились в 1860, то есть всего за два года до того, как Кавелин начал свои «Задачи психологии».
Основные работы Гельмгольца вышли уже тогда, когда Кавелин писал свои
Исходная книга эволюционизма – «Происхождение видов» Дарвина – вышла в 1859. Но так или иначе относящиеся к психологии «Происхождение человека и половой отбор» – в 1871, а «Выражение эмоций у животных и человека» в 1872.
Вильгельм Вундт, начинавший как ассистент у Гельмгольца, написал свою первую значимую работу – «Лекции о душе человека и животных» в 1863-м. В России она была переведена в 1867 и тут же запрещена цензурой за бездуховность. А вот книга, положившая действительное начало школе Вундта – «Основы физиологической психологии» – была выпущена им на десять лет позже Кавелина, в 1880–81 годах.
Что же касается его культурно-исторической психологии, к которой он пришел как к итогу всех своих исследований, то она начинается только с 1900 года, но так и не была принята даже его учениками. В 1904 году они даже не пригласили его на первый съезд созданной им экспериментальной психологии. Клятва на верность сообществу все-таки давалась на крови…
Я не хочу вдаваться в излишние подробности существования научной психологии. Но я сам лично умудряюсь и сегодня время от времени попадать под презрение настоящих психологов за то, что уважаю Константина Дмитриевича Кавелина как психолога. Ну, как может быть хорошим психологом Кавелин, если он не принадлежит к научной психологии?!
Кавелин действительно не стал одним из членов сообщества научной психологии. Он принадлежит не научной, а культурно-исторической психологии. И это важно не путать, иначе его не удастся понять. Это совсем иной жизненный путь.
Глава 2
Кавелин о предмете психологии (продолжение)
Итак, Кавелин описывает предмет психологии, показывая: картезианский способ самонаблюдения, интроспекция, не работает: наши чувства, наше видение часто обманывает нас, подсовывая видения и галлюцинации. Это значит, что доверять только одному когито, то есть свидетельству собственного ощущения самого себя, нельзя, оно может завести в обман.
Конечно, когда я ощущаю себя мыслящим, это кажется бесспорным: ну уж это-то в действительности происходит! Однако, если приглядеться, то в миг, когда ты себя ощущаешь, ты вовсе не можешь быть уверен, что мыслишь. А в миг, когда ты пригляделся к тому, что делаешь, и понял, что ты мыслишь, ты мыслишь, но не ощущаешь себя… Иными словами, когда ты мыслишь, для твоего собственного осознавания есть мышление, но как раз Я-то и потеряно…
И все же это не означает, что при этом его нет, или что мышление существует само по себе, без тебя. Уходить в накручивание сомнений в способности познавать себя и мир можно до бесконечности, а точнее, я думаю, до полного просветления, когда думание и думающий сливаются в осознавании, и отпадает необходимость в вопросе. Но если ты хочешь идти не путем просветления, а путем науки, надо найти нечто, что будет просто и с очевидностью свидетельствовать о подлинности твоего видения.
И Кавелин, как вы помните, утверждает в качестве предмета исследования способность образов нашего сознания вбирать в себя плоть,
«…предметы нравственные, духовные, которые мы считаем доступными только для нашего сознания, как будто способны выступать наружу, переходить на внешние предметы, получать как бы внешнее существование. В этом виде они точно будто подлежат внешним чувствам» (Кавелин, с. 12).
Как я уже говорил в предыдущей главе, германская психология придет к этой мысли лишь через четверть века, да и то этот прорыв Вундта не будет принят психологическим сообществом. Скорее наоборот, Вундт будет подвергнут остракизму и презрению за подобное отступничество от подписанного кровью символа веры естественнонаучных заговорщиков…
Вот теперь я могу сказать: да и бог с ней, со всей остальной псевдонаучной психологией. Вся эта психофизиология – не более чем частный случай общей психологии, то есть науки о душе. И является всего лишь непомерно раздутой частью нашей науки, посвященной тому, как душа проявляет себя через тело, используя нервную систему для управления этой биологической машиной.
В этом смысле все попытки приравнять человека к машине, сделанные материалистами, могут быть приняты с той поправкой, что речь идет не о человеке-машине, а о теле-машине. Да и то, остается у меня подозрение, что тело ими было сильнейшим образом не понято, и машинная часть составляет лишь небольшую долю того чуда, что мы называем телом…
Но я оставляю теперь всю психофизиологию и недопсихологию, развившуюся из нее, и посвящу все остальное исследование только ненаучной культурно-исторической психологии.
Итак, Константин Дмитриевич Кавелин о предмете психологии.
Исходным понятием всей его психологии является «впечатление». «Впечатление» Кавелина – это тот же самый «оттиск» на восковой дощечке Сократа. Иными словами, это то, с чего начиналась наука самопознания в платонической школе, как с единицы душевного описания и проявления.
Всё, что мы воспринимаем, мы воспринимаем как впечатления.
«Но отсюда следует, что мы имеем дело собственно не с внешними предметами и явлениями, а с впечатлениями, которые они в нас производят, не с реальным, внешним физическим миром, а с внутренними, психическими фактами, которые сознаем и которые внешним чувствам недоступны.
Впечатления как бы стоят между нами и внешним миром и разделяют его от нас непроницаемой стеной» (Там же, с. 12–13).
Но это не значит, что внешнего мира вовсе нет, заявляет Кавелин дальше, переходя теперь от скрытого спора с картезианством к спору с Беркли и одновременно с естественниками, отвергающими возражения Беркли: «…то, что нам кажется внешним, на самом деле оказывается внутренним и не подлежит внешним чувствам» (Там же, с. 13).
Это крошечное возражение Кавелина будет постоянно возвращаться в науку, став его неупокоенным духом. Вся самоуверенность и даже хамское ощущение превосходства естественников строится на вот этой философской ошибке: им казалось, что они исследуют действительность, в то время, как действительность остается им так же недоступна, как и любому махровому идеалисту. Даже самые современные приборы позволяют изучать лишь впечатления о том, на что направлены…
Противоположности сходятся, берклианство и воинствующий материализм естествознания оказываются лишь разными сторонами одной философской монеты… И никакой действительной или положительной науки не может быть, пока мы не поймем, что предметом любой – ЛЮБОЙ! – науки являются лишь впечатления от изучаемого! И если свойства этого предмета не изучить и не понять, никаких точных наук так и не возникнет…