Общественные идеалы современного человечества
Шрифт:
Доктрина Руссо об отчуждении личностью своих прав в пользу общины есть, по мнению Констана, доктрина деспотизма. Личность не может отчуждать своих прав; если б она захотела сделаться вещью, она останется человеком. Люди должны быть равны не потому, что одинаково служат деспотизму, а потому, что все они равно свободны. Всякая демократия не есть свобода; она есть вульгаризация абсолютизма. Есть такая сторона человеческой личности, человеческого бытия, которая по необходимости остается индивидуальной и независимой; пред ней бессилен и самый закон. Его вторжение в эту строго индивидуальную сферу было бы деспотизмом.
Такова эта стройная, законченная доктрина либерализма.
Но — увы! — все идеалистические построения Констана разбиваются вдребезги при соприкосновении с суровой действительностью. Констану равно дороги все виды индивидуальной свободы. Рядом с религиозной свободой, свободой печати, личной свободой или личной неприкосновенностью защищает он и неограниченную свободу собственности и промышленности. Свободная конкуренция представлялась ему экономическим идеалом. Всякие попытки регламентации со стороны представлялись ему излишними и вредными.
Рядом с жалобными ламентациями на полуголодное существование рабочих он степенно рассуждает, что природа вещей установит наилучшие законы отношений между борющимися сторонами.
Близорукость или аристократическая брезгливость Констана превращают его, таким образом, в апологета капитализма, предающего после длинных разглагольствований о суверенных правах личности неимущих в руки имущего.
Мало того! Самые политические права он считает возможным вручить только собственным, ибо только они благодаря досугу, независимости и подготовке, могут дать хороших политических деятелей.
Наконец, Констан высказывается и за наследственную верховную палату; ее задача — уравновешивать демократическую подвижность.
Вы чувствуете, как рассыпается по звеньям цепь свободы, скованная Констаном!
Абсолютная доктрина либерализма превращается в философию привилегированных, правящих классов; личность забыта, на ее месте мы видим собственника или наследника громкого имени. Та игра социально-экономических интересов, в которой сильный всегда побеждает слабого, признается единственным законом общественного состояния. И слабый, якобы в ограждение его собственных интересов, был объявлен вне защиты.
В блестящем очерке, посвященном Констану, один из выдающихся современных историков литературы, Фагэ, дает по нашему мнению, удивительно верную характеристику его миросозерцания: «Констан создал, — пишет Фагэ, — либерализм, изумительной чистоты, но чудовищно холодный и сухой. Его либерализм есть бесконечная жажда личной автономии, ревнивое желание оградить себя елико возможно от всего остального существующего».
Таков Констан в изображении Фагэ, таковым, вероятно, он был и в действительности.
Мы не коснемся других либералов: учение Констана может быть названо последним словом либеральной доктрины. Вся позднейшая ее эволюция не дала ничего оригинального, кроме бесчисленных предательств на принципе, совершенных в разное время либеральными партиями и правительствами.
Либеральная доктрина, такая, как мы ее видели, должна быть осуждена! Она не есть защита свободы, она не есть отрицание свободы! Провозглашая свободу одних, она мирится с рабством других! Как абсолютно безнравственный принцип она сама в себе несет свое осуждение!
Социализм
Неудивительно, что человеческая мысль и совесть, страстно искавшая целения человеческих страданий, не могли удовлетвориться холодными формулами либерализма, под нарядной внешностью которых таилась скрытая ложь. «Во время революции 1789 года, — писал Лафарг, —
В жизнь пробивается новое могучее миросозерцание — социалистическое, беспощадно один за другим разбивающее все аргументы либерализма, своей главной целью ставящее достижение полного равенства между людьми. В основе социалистических требований равенства лежит еще Кантовский постулат о человеке, как цели в себе. В главе «Об основных мотивах чистого практического разума» Кант учил, что все, что представляется нам в мироздании, все, над чем человек имеет власть, может быть рассматриваемо как средство; только человек и с ним всякое разумное существо есть цель в себе (Zweck an sich selbst). Человек есть субъект священного нравственного закона и не может служить средством для упражнения на нем чужой, посторонней воли. Каждое человеческое существо должно видеть в другом не средство, а цель, ибо в каждом, даже в самом низком, есть нечто, имеющее абсолютную ценность, — это его человеческая природа. Таким образом общество представляет собой совокупность равных и равно уважаемых целей.
Эта идея равноценности человеческих личностей вошла как незыблемый принцип в учения всех социалистических школ, начиная от утопического сен-симонизма и других ранних социалистических конструкций и кончая эпигонами научного социализма. Но идея человеческой равноценности была отвлеченным философским лозунгом, логической категорией, которую социализму предстояло воплотить еще в жизни.
Таким образом творческий процесс социализма должен был открыться разрушительной работой; он должен был вскрыть язвы, разлагающие капиталистический организм, поколебать тот строй, на который возлагали упования идеологи буржуазии — либералы, и тогда насадить семена нового учения.
Эта грандиозная работа была выполнена целой плеядой гениальных мыслителей и самоотверженных деятелей, — мы не можем назвать их при нашем беглом обзоре, хотя бы по именам, но первое место между ними, по праву, принадлежит Карлу Марксу.
В настоящее время является уже общепризнанным, что величайшие социологические обобщения, положенные в основу творения автора «Капитала», вовсе не являются всегда плодом его оригинального творчества. Так, например, еще в 1900 г. анархист Черкезов в знаменитом парижском анархистическом органе «Ges Temps nouveaus» сравнивал текст одной анонимной французской брошюры 40 годов — «Принципы социализма» с Коммунистическим Манифестом — этим евангелием научного социализма. Сравнение обнаружило разительное сходство между тем и другим. Было ясно, что Коммунистический Манифест делал многочисленные позаимствования из этой малоизвестной работы. В 1902 г. вышла любопытная монография профессора Андлера о происхождении Коммунистического Манифеста. Андлеру удалось показать, что мысли Манифеста были ходячими в 30-40 годах в социалистических кругах. Все они или элементы их уже ранее находились в трудах Консидерана, Пеккера, Бюре и других социалистов этого времени. Ту же судьбу разделило и учение о борьбе классов. Противно утверждениям Энгельса, а в недавнее время и Зомбарта, что учение о классовой борьбе, как движущем моменте исторического процесса, является исключительно оригинальным замыслом самого Маркса, идея эта имела очень ранних представителей.