Общество Джейн Остен
Шрифт:
Кольцо было продано под четырнадцатым номером, за рекордную сумму в семь тысяч фунтов – и вновь победителем вышел спутник актрисы. Столик из красного дерева был продан почти за две своих оценочных стоимости, несмотря на отсутствие официального заверения в его подлинности, – его обладателем стал коллекционер-американец, состязавшийся с Британским музеем. Ярдли поморщился – он считал, что подобные вещи должны принадлежать англичанам или, по крайней мере, храниться в одной коллекции. Когда аукцион закончился, собрав неслыханные суммы, Ярдли и директор «Сотбис» пригласили
– Планы? – эхом откликнулась она. – Даже не знаю… Наверное, буду их носить.
При одной мысли о том, что столь драгоценное наследие будет валяться где-то на ночном столике или затеряется на заднем сиденье кеба, у Ярдли разболелась голова.
– Но ведь они бесценны… – начал он.
– Мисс Харрисон сама решит, насколько они ценны, – вмешался джентльмен. – Для этого они и были мною куплены.
Ярдли отметил, что после этих слов радостное возбуждение на ее лице впервые сменили иные чувства. Теперь он думал о том, насколько близки их отношения. Не был ли этот подарок частью куда более важной сделки? До него доходили слухи об актрисах театра и кино, и все же в этом случае он сомневался до последнего.
– Согласна, это прозвучало чересчур легкомысленно, – сконфуженно проговорила она. – Мне следовало бы тщательнее следить за своими словами. Должно быть, переволновалась сегодня. Разумеется, я позабочусь о том, чтобы о драгоценностях заботились самым тщательным образом.
Она посмотрела на Ярдли так, словно искала примирения, и он вновь отметил, как умело она подстраивалась под окружающих. «Американка», – подумал он: оступившись, мгновенно исправится, и не без изящества, как будто это совершенно ничего ей не стоит.
– Вы довольны тем, как все прошло? – спросила она.
Ярдли задумчиво потягивал шампанское, затем опустил бокал.
– Несомненно, я рад такому успеху – я много лет занимался продажей поместья. ВЫ, разумеется, знаете, как тяжело отыскать сколь-нибудь значимые предметы, связанные с Остен. Осталось лишь имение Найт в Хэмпшире, но с главой семейства невозможно вести дела, а его единственная наследница, мисс Франсес Найт, – старая дева, страдающая агорафобией.
– Агорафобией? – спутник актрисы оторвался от изучения документов.
– Именно, – ответил Ярдли, заметив вопросительный взгляд дамы, адресованный джентльмену. – Не выходит из дома, боится открытых пространств.
– Как жаль, – вздохнула та. – Весьма готично.
Ярдли улыбнулся. Подобно ему, она тоже застряла в прошлом.
– Надеюсь, что ей небезразлично наследие Остен, – добавил он. – Мы оба знаем, как я хочу, чтобы как можно больше принадлежавших ей вещей не покидало пределов Англии.
Она не сумела скрыть улыбку и вновь посмотрела на своего компаньона.
– Что ж, Ярдли, у меня для вас отличные новости – в моем случае так и будет. Я переезжаю в Англию.
– Воистину, новости просто чудесны! – воскликнул он. – Я и подумать
– Мы… – она вновь взглянула на джентльмена, – мы будем жить в Хэмпшире. Подумать только! Что вы на это скажете?
– Учитывая обстоятельства, это просто прекрасно, – согласился Ярдли, заметив, что на ее безымянном пальце нет обручального кольца. – Займемся кольцом? – предложил он с улыбкой.
– Кольцом? Конечно! – В ответной улыбке было столько страсти, что он не в силах был устоять.
Были улажены все дела с бумагами и реквизитами счета в нью-йоркском банке. Ярдли взглянул на директора, и, обменявшись еле заметными кивками, они решили извлечь лот под четырнадцатым номером. Когда директор вышел из залы, Ярдли с восхищением подумал о том, что большая, и самая важная, часть его работы проходила именно так, без единого слова. Подобно актеру, он постоянно угождал нуждам и требованиям других, а найдя к ним подход, получал свою толику власти.
Директор аукциона вернулся через несколько минут, сообщив Ярдли, что в связи с некими затруднениями со стороны Манхэттенского банка юристы покупателя договорились о снятии средств с его европейского счета. Это значительно ускоряло весь ход дела, и они только что получили телеграмму из Цюриха, подтверждавшую перевод необходимой суммы. Ярдли одобрительно кивнул, затем подошел к джентльмену, передавая ему маленькую пронумерованную коробочку.
– Полагаю, теперь оно ваше, – он протянул коробочку новому владельцу, которым оказался Джек Леонард, успешный предприниматель и начинающий голливудский продюсер.
Женщина мгновенно поднялась с кресла, и каблук ее туфельки – таких высоких Ярдли еще никогда не видел – слегка задел край антикварного индийского ковра.
– Боже мой! – воскликнула она, едва удержав равновесие и протягивая дрожащую руку навстречу коробочке.
Джек встал, принимая лот из рук Ярдли, затем игриво поднял его над головой, куда она не могла дотянуться. Ярдли знал, что в этом жесте было нечто помимо простой шутки, так как женщина была столь же преданной поклонницей Остен, как и он сам. Что-то между насмешкой и жестокостью.
– Все приходит к тем, кто ждет, – сказал ей Джек, как только она сдалась, притворно опустив руки, признавая поражение.
И все же Ярдли не доверял этому голливудскому магнату с внешностью покорителя сердец. Американцы простились с ним и в сопровождении охраны растворились в сентябрьских сумерках, а он все гадал, кто же из этой пары настоящий актер.
Мими Харрисон встретила Джека Леонарда полгода тому назад, возле бассейна на задворках особняка, принадлежавшего продюсеру ее нового фильма «Отечество и слава». То была история вдовы, чьи сыновья сражались на разных фронтах, так как командование флота сочло, что так она меньше рисковала потерять обоих детей сразу. Но те отчаянно желали быть вместе, что привело к неотвратимой трагедии. Несколько лет назад, по дороге в Англию, Мими уже слышала похожую историю и согласилась на роль, даже не читая сценария.