Общество риска. На пути к другому модерну
Шрифт:
г) «экспортируются» за границу (1970–6000, 1982 — 171000).
Эта четкая и постоянно ужесточающаяся социальная структуризация безработицы сопровождается ее широким разбросом, который давно уже объективно снял с нее печать «классового опыта» и превратил в «норму».
Постоянному числу безработных (их число превышает два миллиона) противостоит значительно большее число затронутых безработицей. Так, с 1974 по 1983 год ровно 12,5 миллионов человек один или несколько раз лишались работы. Иными словами, каждый третий трудоспособный по меньшей мере один раз за это время испытал на себе, что значит быть безработным.
Ни одна квалификационная или профессиональная группа не дает гарантий от безработицы. Призрак безработицы угнездился даже там, где
Однако это не следует понимать так, будто все затронуты безработицей в одинаковой мере. Несмотря на специфическое распределение по группам в тот же период времени две трети трудоспособных ни разу не лишались работы. Из 33 миллионов работающих теряли работу «только» 12,5 миллионов человек — а это значит, что каждый пострадавший был безработным в среднем 1,6 раза.
Особая примета массовой безработицы — ее двусмысленность: с одной стороны, риск остаться без работы грозит и без того ущемленным группам населения (трудоспособные женщины, матери, лица без профессии, молодые рабочие низкой квалификации). Их растущее число статистикой не регистрируется. Этим факторам риска — как бы настойчиво ни выражался в них признак социального происхождения — все же не соответствуют никакие социальные обстоятельства жизни, часто не соответствует и «культура бедности». Безработица здесь (и следующая за ней бедность) все больше и больше совпадает с лишенной классовых примет индивидуализацией. С другой стороны, неменяющееся количество безработных, которое вот уже много лет значительно превышает два миллиона и имеет стабильную перспективу вплоть до 90-х годов, создает обманчивое впечатление, что безработица не роковая неизбежность. Она входит в жизнь незаметно и на время, приходит и снова уходит, чтобы когда-нибудь прийти и осесть, угнездиться в душе человека тяжестью неодолимого разочарования.
Эту ситуацию образно описал Шумпетер: автобус массовой безработицы заняла группа постоянных безработных, они оккупировали сидячие места. Другие пассажиры все время входят и выходят. Одни входят, другие выходят. В этом движении при наблюдении извне, например с высоты птичьего полета, из сопровождающего автобус вертолета, можно выделить некоторые особенности и соответствующие группы. Непосредственные участники видят собравшуюся на некоторое время вместе толпу одиночек, ждущих, когда им выходить. Это как в метро. Проезжаешь несколько остановок и снова выходишь на поверхность. Садясь в вагон, уже думаешь, где будешь выходить. Люди ведут себя скованно. Желание выйти, которое каждый несет в себе, и история о том, как он сюда попал, не располагают к общению. И только ночью, когда поезд стоит, те, что в толчее не сумели пробраться к автоматически закрывающимся дверям и выйти (это те самые, что, как неутешительным тоном сообщает наблюдатель, просто «статистически» не могут этого сделать по причине своей высокой численности), начинают с осторожно протянутыми сквозь решетки самообвинений руками сближаться друг с другом и разговаривать.
Подавляющее большинство безработных пока еще в собственных глазах и в глазах окружения остается в серой зоне потери рабочего места и его нового обретения. Классовая судьба расщепилась на свои самые малые составляющие — на «преходящие периоды жизни». Она дырявит, разрывает на фрагменты биографии, возникает то тут, то там, нарушает границы, которые прежде были для нее священными, снова уходит и приходит, остается на продолжительное время, ожесточается, но в этом дроблении на «фазы жизни» становится почти нормальным промежуточным состоянием стандартной профессиональной биографии целого поколения, Массовая безработица в условиях индивидуализации ведет в соответствии с фазами жизни кочевое существование (с ощутимой тенденцией к обретению оседлости), при этом индивидуализация допускает возможность сосуществования противоречий: массовости и обособленности «судьбы», чисел головокружительной высоты и постоянства, которые тем не менее каким-то образом искривляются, измельчаются, в своей жестокой неотвратимости судьба как бы поворачивается внутрь себя, утаивает от одиночки, что она настигает многие миллионы, и заставляет его страдать от чувства собственной неполноценности.
Применительно
Специфическое распределение по фазам жизни характерно и для новой бедности. Становится понятной двусмысленность, с которой бедность распространяется, усугубляется, но применительно к частной жизни каждого остается скрытой. При этом временное лишение работы оказывается отнюдь не временным, для все большего числа людей оно становится постоянным, но вначале воспринимается как временное явление. Особенно сильно бедность угрожает женщинам. Причем не по недостатку образования или особенностям происхождения. Решающим фактором, скорее, выступает развод, который отбрасывает их — особенно женщин с детьми — за черту прожиточного минимума. Но и в этом случае многие живут не так, как диктуют стереотипы жизни низших слоев населения. Бедность они нередко воспринимают как временное явление. Им кажется (нередко так оно и бывает), что стоит только выйти замуж — и с бедностью будет покончено. Но если это не удается, тем беспощаднее к ним бедность, так как им неведомы возможности культуры, позволяющей жить в нищете и скрывать ее.
Быть бедным в ФРГ — просто скандал, поэтому нищету старательно скрывают. Неизвестно, что хуже — признаться в бедности или скрыть ее, получать помощь от государства или продолжать терпеть лишения. Цифры — вот они, перед нами. Но неизвестно, где скрывающиеся за ними люди. Остаются следы. Отключенный телефон. Неожиданный выход из клуба. Но все это говорит о чем-то на первый взгляд временном; новая бедность хочет казаться временной даже там, где она обосновалась окончательно.
Это развитие настолько обоюдоострое, что о нем можно говорить только в двояком смысле, каждый раз добавляя к сказанному нечто противоположное. Скандальная ситуация с постоянной массовой безработицей, поразившей на длительное время более двух миллионов человек, таким образом теряет свою остроту. Массовая безработица, разложенная на (вроде бы) преходящие фазы жизни, загоняется в рамки нормы. Безработица большой группы населения распыляется по индивидуальным «случаям» и не вызывает политических протестов. Она напоминает «выдохшийся порох», взрывная сила которого тем не менее сохранилась и может неожиданно вырваться наружу.
В условиях скандальной массовой безработицы такая форма распределения имеет и свои смягчающие моменты. Там, где безработица и впрямь остается временным явлением, она, будучи распределенной среди множества лиц, не обрушивается со всей жестокостью на один класс, а определенным образом демократизируется. Даже «те наверху» от нее теперь не застрахованы. Необходимо еще раз подчеркнуть, что в этом кроется опасность, связывающая и парализующая политические силы. Иначе говоря, в этой частичной демократизации массовой безработицы кроется и частичное перераспределение бедности, выравнивание шансов сверху вниз.
Этому соответствует определенный биографический образчик распределения. То, что раньше было групповой судьбой, сегодня — с многими оговорками — распределяется, так сказать, по биографическому принципу. Говоря упрощенно, противоречия социального неравенства всплывают как противоречия между разными этапами одной биографии. Утрируя наблюдаемую тенденцию, можно утверждать, что индивидуализация делает биографии людей разностороннее, антагонистичнее, уязвимее, неопределеннее, беззащитнее перед лицом катастроф, но и ярче, многообразнее, противоречивее — вплоть до факта, что все большее количество населения, по крайней мере «временно», бывает подвержено безработице (и нищете).