Общество трезвости
Шрифт:
— Ух ты! Такой маленький, а смотри, два чайника припер!
Девочка дергала мадам Прохорову за платье и спрашивала:
— Мама, он лилипут? Мама, он лилипут?
— Да нет же, — отвечала мадам Прохорова, — он мальчик.
Девочка смело подбежала ко мне и спросила:
— А почему у тебя пуговички не серебряные? Разве ты не гимназист?
Мадам Прохорова сказала:
— Ну вот, Дэзи, ты поговори с мальчиком, а я пойду почитаю людям «Жоржетту». Петр, проводи же меня.
Я тогда не подумал, зачем ее провожать, если «тот» зал был у нее перед глазами. Не подумал потому, что
— А почему ты такой худой? Тебе не дают хлеба, да? Мама тоже не ест хлеба, чтобы сохранить талию. А где тебе елку поставят? А шпага у тебя есть? У Шурика шпага еще деревянная, но он сказал, что все равно будет из-за меня драться на шпагах с самим капитаном Протопоповым. А почему у вас так много столов? А шоколад «Пок» ты любишь? А какие у тебя коньки? Снегурочки? У меня снегурочки и еще… как их? Вот забыла…
Когда мадам Прохорова назвала свою девочку таким странным именем, я вспомнил, как одна барыня гуляла по тротуару с маленькой кудлатой собачкой ц все ей кричала: «Дэзи, сюда! Дэзи, вернись!» Поэтому, как только девочка на минутку умолкла, я спросил:
— А почему у тебя собачье имя?
У девочки были и без того большие глаза, а тут она их так раскрыла, что, кроме глаз, я уже больше ничего не видел.
— Мама, — сказала она жалобно, — он ругается!..
Я хотел ей сказать, что и не думал ругаться, но в это время меня кто-то ущипнул сзади. Оглянулся, а это Витька.
— Девочка, — сказал он, — ты не обижайся: он У нас немножко дурачок, потому что заморыш.
— Я и сама догадалась, — сейчас же ответила ему девочка. — Он у меня все спрашивает и спрашивает и не дает мне слова сказать.
От такой несправедливости я вспыхнул и убежал в «тот» зал. А Витька остался с девочкой.
В «том» зале за длинным столом сидела мадам Прохорова и читала вслух толстую книгу. Босяки смотрели на патронессу осоловелыми глазами. Вдруг мадам Прохорова сняла руку с книги и почесала себе колено. Потом она почесала бок, потом спину, а потом вскочила и сказала:
— Кажется, я здесь паразитов набралась. Нет уж, читайте сами. — И быстро ушла, стуча каблучками.
Даже в «том» зале было слышно, как она говорила отцу:
— Это ужасно! Кусаются, как собаки! Посыпайте, Степан Сидорович, ваших посетителей антипаразитином. Купите пуд и сыпьте каждому за воротник по горсти.
Босяки при ней курить стеснялись, а теперь ожили и принялись вырывать из «Жоржетты» листки и крутить цигарки.
Когда я вернулся в «этот» зал, ни мадам Прохоровой, ни ее хорошенькой девочки там уже не было. Витька что-то жевал. Увидя меня, он полез в карман, развернул серебряную бумажку и отломил от коричневой плиточки маленький кусочек.
— На, — сказал он.
— Что это? — спросил я.
— Шоколад. Это меня Дэзи угостила.
— Ну и ешь сам! — крикнул я и убежал на кухню.
«КАШТАНК А»
Целый день я ходил понурый. Мне казалось, что все меня презирают, что я и на самом деле уродец и самый несчастный на свете человек.
Петр заметил, что со мной творится неладное, и спросил:
— Чего,
— Так, — ответил я, пряча глаза. — Просто так.
— Просто, брат, ничего не бывает.
— Лучше б я умер маленьким! — вырвалось у меня.
Он не стал больше меня расспрашивать, но на другой день опять подошел и сказал:
— Тут один лоточник книжку оставил с картинками. Вот подожди, закроем чайную и почитаем. Говорит, интересная.
Чайную закрыли. Петр принялся мести полы и мыть клеенки на столах. Чтоб скорей сесть за книжку, я усердно ему помогал. Отец не любил, когда газ напрасно горит. Петр потушил в «том» зале рожок и зажег маленькую керосиновую лампочку. Света ее хватало, толь ко чтобы осветить книгу, но от этого сидеть за столом в темном зале было особенно уютно. Книга пахла краской, как и та материя, из которой путешественник сшил мне брюки. На картонном переплете был нарисован уличный газовый фонарь, вокруг фонаря мелькали снежинки. У подъезда дома стоял бритый мужчина в шляпе-цилиндре, в шубе нараспашку. Он смотрел вниз, а внизу, у его ног, жалась собака, похожая на лисицу. Ее. спина и даже ресницы были залеплены снегом.
— Начнем, — сказал Петр. — Глава первая. «Дурное поведение».
И он стал читать о собаке Каштанке, которая обрадовалась, что хозяин, столяр Лука Александрыч, взял ее с собой гулять, и от радости гонялась за собаками, бросалась на вагоны конножелезки и, в конце концов, потерялась.
Пока Петр читал, губы его все время морщились, будто он вот-вот рассмеется. Но он не рассмеялся, а когда дочитал первую главу, то положил на книгу руку, покачал головой и сказал:
— Хорошо.
— Читай дальше, читай! — попросил я.
— Нет, уже поздно. Иди спать, а то папаша заругает. Завтра будем читать. «Таинственный незнакомец»— называется следующая глава. Наверно, дальше еще интересней.
Уходить мне не хотелось, но не хотелось и Петру противиться. Я вздохнул и пошел.
Заснул я не скоро, все ворочался и ворочался, так что мама даже спросила меня, не заболел ли я. А когда заснул, то мне приснилось, будто собака, похожая на лису, застряла в снежном сугробе, поднимает к мордочке то одну, то другую лапку и дует, чтобы согреть их а Дэзи стоит перед ней на серебряных коньках и хохочет звонко-звонко.
За ночь я успокоился, и, хотя вспомнил о Дэзи сейчас же, как только проснулся, книжка с картинками оттеснила мою обиду: умирать мне уже не хотелось, а хотелось узнать, что будет дальше с Каштанкой.
По мере приближения вечера нетерпение мое возрастало. И вот мы с Петром опять за столом с ночником.
— Теперь ты читай, а я буду слушать, — сказал Петр.
Читал я по слогам, запинаясь и от волнения путая слова.
Петр взял у меня книгу и стал читать сам. И, как вчера, морщил губы, чтоб не рассмеяться. Читал он о том, как Каштанку взял к себе толстенький бритый человек в шубе нараспашку. Каштанка поела, разлеглась посредине комнаты и стала решать, у кого лучше — у прежнего хозяина или у нового. У нового обстановка бедная: диван, кресло, ковры, а у старого — богатая: верстак, куча стружек, лохань. Тут Петр не выдержал и засмеялся.