Община Святого Георгия
Шрифт:
Городовой, устав дуть в свисток, лишь всплеснул руками, чуть не выпустив лошадей:
– Тпру, любезные! Кучер-то ваш куда подевался? Малышку что за субчики уволокли? Что я сыскным скажу, господи?!
Возбуждённый озвученными, крайне неблагоприятными для себя обстоятельствами, он стал свистеть с утроенной силой.
Глава VI
Вбогатом особняке царил покой. В огромном белом фойе, украшенном лепниной, мраморными и бронзовыми статуями – всё работы известных мастеров, – зеркалами, панорамными окнами и роскошными дверями, стоял белый рояль. В полукресле Генриха Даниэля Гамбса, вещи уже не только дорогой и винтажной, но в некотором смысле
Василий Андреевич был тактичен, если не считал необходимым быть бестактным. Он был ненавязчив, ежели обстоятельства не требовали быть предельно настойчивым или лучше сказать – настырным. Он соблюдал дистанцию как со старшим, так и с младшим Белозерскими до тех пор, пока забота о них не требовала эту дистанцию резко сократить. Он знал традиции и предпочтения фамилии. Некоторые из них он сам и завёл. Он был пунктуален, и это не имело оговорок. Его организаторские способности были выше всяких похвал. И если бы Василий Андреевич правил Российской империей, возможно, это было бы лучшее из правлений, но он не был честолюбив. Он был беспредельно внимателен к деталям, чем выводил из себя ту самую семью, заботу о которой считал делом чести и всей жизни.
Сейчас Василий Андреевич, удостоверившись в том, что вверенный ему дом окружен тщательной заботой, читал. Он был большой любитель литературы. Пожалуй, из него вышел бы отменный профессиональный критик, кабы его интересовало хоть какое-то поприще, кроме заботы о клане Белозерских. В руках у Василия Андреевича было первое издание пьесы «Ревизор», типографии А. Плюшара, от 1836 года. У Белозерских была богатейшая библиотека.
Василий Андреевич был во фрачной паре, разве что на фраке его не было шёлковых отворотов, а на фрачных брюках отсутствовали шёлковые лампасы. Но белая крахмальная сорочка была голландского полотна, и Василий Андреевич не надевал жилета. В другом доме ему бы непременно выговорили, ибо подобную вольность могли позволить себе лишь господа, но только не здесь. Здесь ему давно говорили, что он может носить сюртук и какой ему угодно и удобно костюм, ибо считали Василия Андреевича членом семьи. Но фрачной лакейской пары Василий Андреевич держался, как держится капитан корабля дисциплины. Можно сбиться с курса. Нельзя сбиться с организации. Так считал Василий Андреевич, и никто в доме не хотел с ним спорить – себе дороже.
Требовательно задребезжал дверной звонок. Василий Андреевич ненавидел эту сволочь за его настырный нрав и препротивный голос. Он никогда не подскакивал и не нёсся, потому что принципиально не шёл на поводу у истерик любого рода. К дверному молотку Василий Андреевич относился с уважением, но теперь эта система оповещения, как именовал её старший хозяин, отжила своё, по его же утверждению. Хотя у них на дверях имелась львиная морда с зажатым в зубах кованым кольцом, очень достойная штука, и сам Василий Андреевич пользовался только ею, подолгу колотя и после подолгу же выговаривая горничным, чтобы уши мыли тщательнее. Как может спокойствие и достоинство отжить своё?!
Василий Андреевич встал, заложил книгу закладкой, неспешно проследовал к входным дверям и так же несуетно их отворил. Вошёл старший Белозерский.
– Здравствуй, Василий Андреевич!
– Добрый вечер, Николай Александрович!
Приняв у барина газеты и письма, Василий помог ему снять лёгкое пальто. После чего вернул газеты и письма. Всё это было проделано неспешно, с огромным уважением и к прессе, и к пальто и изрядно начало выводить из себя старшего Белозерского, который и без того был на взводе.
– Александр Николаевич появлялся?
Вопрос был задан якобы спокойно, но Василий Андреевич умел понимать хозяина лучше его самого. В этом спокойствии таилось сейчас и волнение, и раздражение, и гнев, и нежность – всё то, что таится в любом родителе дитяти, сколько угодно взрослого. Приготовившись к тому, что все горшки полетят в него (впрочем, не привыкать), Василий Андреевич изобразил равнодушие дворецкого:
– С позавчерашнего вечера не изволили…
В этот момент незапертые двери распахнулись настежь, и в фойе ворвалась женщина в мужском платье с окровавленной девчонкой на руках. Удерживавший створки младший Белозерский выкрикнул:
– Наверх и направо!
Незнакомка понеслась к широкой мраморной лестнице.
– Привет, Василь Андреич! Папа! – Белозерский клюнул отца в щёку. – Позволь тебе представить… потом!
Сын полетел следом за незнакомкой, уже одолевшей первый широкий пролёт.
Василий Андреевич остался невозмутим.
– Вот и Александр Николаевич пожаловали. К ужину.
Заподозрить в старом верном слуге сарказм не было никакой возможности, хотя хозяин внимательно вгляделся. И изрядно рассвирепел.
– Да что ж такое! – воскликнул старший Белозерский, швырнув письма и газеты и пнув полукресло, с коего слетело первое издание нашумевшей некогда пьесы. После чего потопал к лестнице.
Сохраняя совершенную безмятежность повадки, Василий Андреевич неспешно и аккуратно собрал корреспонденцию, сложил на рояль, поднял полукресло. И лишь затем со священным трепетом поднял книжицу.
– Так-то оно, конечно, так. Но Гоголь-то в чём виноват?
В правом крыле второго этажа располагалась прекрасно оборудованная клиника. А Вера Игнатьевна повидала клиник. Эта была выше всяких похвал. Если оставить тот факт… Впрочем, сейчас никакие факты Веру не интересовали, кроме одного: оборудование и оснащение позволяли оказать должный объём хирургической помощи.
– Набор на грудную полость! – скомандовала она, укладывая девчонку на операционный стол. Один из лучших, доступных за деньги. На войне таких очень не хватало, хотя всё обещали поставить и демонстрировали бумаги о закупке. Кто-то получил прибыль, и немалую, и посредники – ничуть не меньшую, чем производители, а до фронта столы так и не дошли, не успели. Пространства огромны, время конечно. Теперь они шли назад, чтобы пылиться на складах, изрядно претерпев по дороге и ожидая своей судьбы. В то время как их недостаток в клиниках по всей Руси великой был чрезвычаен.
Молодой человек весьма шустро предоставил всё необходимое, успев скривить эдакую рожицу: сам знаю! Сообразил дозу морфия, что в данной ситуации было куда предпочтительней эфира, и ловко ввёл пациентке в область каротидного синуса. Вера одобрительно кивнула. Сдёрнув пиджак, он стал на место ассистента.
– Стернотом! Вскрывай грудную полость!
На мгновение в его глазах мелькнул страх. Вера красноречиво указала подбородком на свою правую ладонь. Стоит ей вынуть палец, перекрывающий просвет лёгочной артерии, и малышка истечёт кровью.