Общий враг
Шрифт:
Бойченко ходил по кухне, открывая дверцы шкафчиков в поисках аптечки. Он хотел налить Маше валерьянки. Наконец аптечка была найдена и в стеклянный стакан одна за одной упали три десятка капель. В тот момент, когда Сергей протянул лекарство Маше, зазвонила его трубка. Вытащив телефон из кармана (номер начинался на «семь-три-ноль», заканчивался на «пять-пять»), Бойченко даже немного оторопел, глядя на пиликающий в ладони телефон. Маша, подняв красные заплаканные глаза, удивленно смотрела на Сергея, не понимая, почему тот не отвечает на звонок. Телефон пропиликал, наверное раз десять, и умолкать не собирался. Звонивший, похоже, был уверен в том, что Сергей, в конце концов, снимет трубку. Так и произошло.
– Да… – телефон прижат к уху.
– Сергей Дмитриевич… – спросил на том конце сухой мужской голос. Собеседник вряд ли сомневался в том, что к трубке подойдет кто-то другой. Уточнение было формальным.
– Да.
– Нам надо поговорить.
В круге света, отбрасываемом настольной лампой с зеленым абажуром, были видны только руки собеседника. Остальное скрыто тенью – отчетливо был виден силуэт на фоне тяжелой портьеры, сквозь которую все-таки пробивался свет из-за окна – на улице светило яркое солнце. Большой лакированный стол… Мебель… Набор письменных принадлежностей… Все выглядело довольно просто, но Бойченко не сомневался, что такая «простота» – это так, для отвода неопытных глаз. Руки собеседника тоже были не из простых. Угадывалось внимание к ним хозяина. Раз в неделю маникюр, массажи, ванночки, кремы и прочие лосьоны… Из-под рукава пиджака, тоже, надо
Пауза затянулась. Бойченко сидел на стуле, услужливо выдвинутом помощником или ассистентом, или, хрен его знает, референтом этого, главного, сидящего напротив.
Помощник забрал Бойченко в месте, которое назвали по телефону, и привез к неприметному зданию, находящемуся где-то во дворах старого Арбата. Потом был долгий поход по пустым коридорам, по лестнице вверх, по лестнице вниз, кодовый замок на панели, еще один длинный коридор и вот – кабинет с сидящим за столом неизвестным.
Бойченко разглядывал утопающий в тени кабинет, в который его привели и молчал. Сергей решил, что раз его позвали, то пусть сами первые и начинают. Сам-то он всегда успеет задать нужные ему вопросы. Но и сидящий по ту сторону стола не торопился. Перелистывал и перекладывал три или четыре листа, лежавших перед ним… Сергей был прав – первым тишину нарушил хозяин кабинета. Голос был немного скрипучим.
– Чай, кофе?
– Потанцуем…
– Ну ладно… Нет так нет… Меня зовут… э-э-э… Николай Степанович. Фамилия моя тебе ни к чему, звание тоже. У меня… У нас, – мужчина запнулся на полсекунды, – к тебе вопрос.
Бойченко молчал и смотрел туда, где у наблюдаемого им силуэта должны были быть глаза.
– И вы думаете, что я на него отвечу?
– Думаю, да… Полковник. Ответите.
– Полковник?
– Если ответите.
Сергею показалось, что он увидел некое подобие ухмылки.
– А вы ответите на мой вопрос?
Зашелестели документы. Ухоженные руки с ухоженными ногтями тасовали листы бумаги.
– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, Сергей Дмитриевич. И мне кажется, что вы получите ответ даже раньше, чем спросите.
– Откуда такая уверенность, Николай Степанович?
– Ответ, который вам нужен, отчасти содержится в вопросе, который я вам задам…
– Ну так задавайте, чего тянете…
– Сколько… э-э-э… «изделий» вы уничтожили в Ираке в 1991 году?
Вот оно… Как ни хотел он убежать от прошлого, оно все-таки его догнало. Обстоятельства операции всплыли в памяти моментально, будто дожидались этого мгновения за ближайшим углом.
– Шесть.
– Уверены?
Вопрос Бойченко не понравился. Очень не понравился. Непонятно было только, чем больше – демонстрацией плохо скрываемого недоверия в том, что задание было выполнено, или… существованием гипотетической возможности того, что они действительно что-то не доделали… В голове моментально всплыл последний разговор с Витькой.
– Вы были командиром группы? – собеседник решил не ждать ответа на свой вопрос и задал следующий.
Холодный водоворот начал было затягивать Сергея, но тот усилием воли прогнал наваждение, вынырнув на поверхность. Сердце бухало как паровой молот, но внешне Сергей ничем не выдавал своего волнения…
– Послушайте, Николай… как вас там… Вы все прекрасно знаете, похоже, и без моих ответов. Что вам надо? Я привык задавать прямые вопросы и получать прямые ответы. И от вас хочу того же самого, ясно? Что вам от меня надо, черт побери?
– Спокойно, Бойченко… – голос собеседника мгновенно покрылся стальным панцирем, – спокойно… Да, я знаю. Знаю даже больше, чем вы себе представляете. И именно этот факт дает мне полное право задавать вам любые вопросы, ясно?
Бойченко смотрел на него исподлобья.
– Вижу, что ясно, – хозяин сменил гнев на милость, – но… я не услышал ответ на мой последний вопрос: вы были командиром группы?
– Да. Я. Был. Командиром. Группы.
– Вы были единственным, кто остался в живых?
«Чтоб тебя, скотина…»
– Да. Вся моя группа была уничтожена. Нас предали.
– Стоп, стоп, стоп, Сергей Дмитриевич. Притормозите. Не будем торопиться. Факты, которыми мы располагаем, позволяют только лишь предполагать… Да и разговор наш не об этом. И мы не хотели бы ворошить прошлое, но приходится. Работа такая. Что вы скажете, Бойченко, если мы предложим вам снова съездить в Ирак?
– Кто это – «мы»?
Пауза.
– Государство.
– Знаете, что я вам скажу? Кончайте трепаться, генерал… или кто вы там по званию, я не знаю… Для чего мне возвращаться в Ирак? Ради кого?
– Вы служили в армии. Вы служили своей стране. Вы служили своему народу. Вы же настоящий патриот! Лично я в этом не сомневаюсь…
Бойченко слушал своего собеседника вполуха, немного прикрыв глаза. А представившийся Николаем Степановичем продолжал:
– Вы очень много сделали для своей Родины. И все мы… – мужчина обвел руками кабинет, – в огромном долгу перед тобой, сынок… А сейчас такой момент, когда только настоящий патриот может…
– Только не называйте меня «сынком», хорошо? Вы мне не папочка… И не надо мне втирать про огромные долги и прочую белиберду. Мне не восемнадцать лет… Я уже навоевался – во! – Бойченко провел ладонью по горлу, – хватит. Моя последняя командировка в Ирак сделала вдовами семь женщин. Четверых детишек без отцов оставила. Да, был приказ. Приказ вот этого вот государства, – Сергей ткнул пальцем в полированный стол. – И выполнял его я и мои парни. И они все погибли. Государству было насрать. У них даже могил настоящих нет. А как, скажите мне, погиб Витька-Полтава, а? Ему вы тоже про идеалы говорили? Про долг и патриотизм втирали, да? Может, вы его жене про патриотизм расскажете? А? Как и ради чего погиб Виктор? Я вас спрашиваю!
– Так! Заканчиваем лирику и утираем розовые сопли! Твой друг Половцев был настоящим солдатом. Приказов не обсуждал и вопросов лишних не задавал. И не надо на меня так смотреть!
Николай Степанович хлопнул ладонью по столу. На глянцевой поверхности стола появился и начал медленно исчезать отпечаток широкой ладони. Через секунду он исчез совсем.
– Мы тут не в бирюльки играем, ясно тебе? Витя погиб, потому как выполнял государственное задание! Доделывал твою работу, между прочим!
– Что-о-о?! Какую такую «мою работу»? – Бойченко аж приподнялся со стула.
– Сядь… – махнул на него рукой Николай Степанович. – Он искал заряд, который не был уничтожен вашей группой.
Бойченко решил, что ослышался. Полтава был прав, но как он мог тогда в это поверить?!
– Последний? Последний заряд?! Что за бред? Моя группа уничтожила все шесть ядерных зарядов. Я в этом абсолютно уверен и готов поспорить, что все шесть «изделий» до сих пор находятся во взорванной нами шахте…
– Не кипятись, Сергей. Все и так… Довольно хреново. Я расскажу тебе все, что знаю, все, что мне самому известно. А ты уже сам думай… Ты знаешь, почему американцы вторглись в Ирак?
– Я не смотрю телевизор.
Николай Степанович криво усмехнулся.
– Ладно… Они вторглись в Ирак во второй раз из-за того, что узнали о том, что у Саддама есть ядерное оружие.
– У Саддама не было ядерного оружия. Уже не было. Они вторглись в Ирак из-за нефти.
– Ну вот, а говорил, что телевизор не смотришь. Значит, слушай, что было на самом деле. В начале девяностых Союз под большим-большим секретом дает Хусейну несколько зарядов. Зачем, для чего – не наше дело. Продали и продали. Поначалу все идет гладко, но потом Хусейн рехнулся и решил, что он теперь может делать все, что хочет. Вторгается в Кувейт. Коалиционные силы отбивают Кувейт, но мы опасаемся, что Саддам может применить ядерное оружие, и посылаем в Ирак твою команду…Бойченко рассмеялся, но смех получился каким-то мертвым, ледяным.
– Я, конечно, догадывался, что мои парни погибли, разгребая ваше дерьмо… И только что узнал, что Витя погиб, продолжая разгребать ваше дерьмо… А теперь вы предлагаете мне снова взять в руки лопату и продолжить разгребать все то же ваше вонючее дерьмо под аккомпанемент пламенных речей о Родине и патриотизме?
– Вы не понимаете…
– Не-е-е… Я все прекрасно понимаю. «Это будет катастрофа для нас всех…» Для вас, – Бойченко ткнул пальцем в собеседника так, что тот, находясь от Сергея в трех метрах, вздрогнул, – это будет катастрофа. Для вас. Для тех, кто это все устроил. Плевать вам на страну. Если это дерьмо вылезет наружу, то всех, конечно, здорово забрызгает. Но мы переживем как-нибудь. А вы – захлебнетесь. Я ваше дерьмо убирать не намерен. Сами давайте. Ищите другого терминатора. Где этот ваш… лакей? – Бойченко встал, твердо намереваясь выйти. – Пусть покажет, как отсюда выйти.
– Сергей… – Николай Степанович резво вскочил со своего места.
– Да не боись. Я никому не скажу. Я умею хранить секреты, генерал…
Хозяин кабинета взял один лист из тех, что лежали перед ним и резким движением руки толкнул его по гладкой столешнице в сторону Бойченко. Лихо загнув передний край, лист подлетел к адресату.
– Посмотри-ка вот сюда…
Сергей остановил лист прямо перед собой и взглянул на документ. Это была фотография. Черно-белая. Довольно низкого качества. Человека, изображенного на ней, снимали второпях, с неудобного ракурса, при неудачном освещении… Но Бойченко мгновенно узнал его. Узнал даже не за секунду, а за неподдающиеся исчислению сотые, если не тысячные, ее доли. И все его старые шрамы отозвались в этот момент короткой, как выстрел, вспышкой боли.
– Ты спрашивал, как погиб Виктор… Вот этот человек, – Николай Степанович говорил тихо, но каждое слово, им произнесенное, отдавалось колоколом в голове Бойченко, – 3 июня расстрелял твоего друга и всех, кто находился вместе с ним в машине. Они не доехали до посольства совсем немного.
– Я поеду, – коротко ответил Сергей.
– Я не сомневался, – поставил точку хозяин кабинета, – В Багдад едет российская съемочная группа, ты работаешь с ними как специалист по стране пребывания. Инструкции получишь на месте.
Багдад. Раннее утро. 21 июня 2006 года
– Я поеду…
– Что?
Сергей оторвался от своих мыслей. Они уже второй час сидели в одном из залов багдадского аэропорта в ожидании машины из консульства. Группу должны были встретить сразу, но, похоже, что-то задержало российского чиновника, ответственного за встречу и размещение телевизионщиков. Одно радовало – о том, что в Ирак приехала съемочная группа российского телевидения, местные власти были предупреждены, и обошлось без сюрпризов, на которые, традиционно богаты мероприятия, подобные этому. Четверку россиян проводили в отдельный зал и даже выставили пост охраны.
– Ты сказал «я поеду», – Надя сидела, откинувшись на спинку не очень мягкой скамьи и положив ноги на сумку, брошенную перед ней на пол.
– Да это я так… Вспомилось… Кое-что… – немного помолчав, ответил Сергей и сильно потер ладонями лицо, – задремал… Приснилось. Где же наши встречающие? Где их иракские черти носят?
– Приедут. Никуда не денутся, – пожала плечами Курочкина.
Многочасовой перелет и отупляющая духота лишили девушку сил. Она уже не пыталась руководить всеми, включая персонал аэропорта, а сидела, устало развалившись на скамье, то и дело прикладываясь к бутылке с водой.
Бойченко обвел взглядом зал. Практически пустое, а оттого – гулкое помещение освещалось лампами дневного света. Некоторые лампы горели, некоторые нет. Три лампы, висящие в разных концах зала, мигали, издавая щелчки и треск, будто разговаривали друг с дружкой. Как говорливые тетки, неожиданно встретившиеся на улице и принявшиеся рассказывать друг дружке последние сплетни и слухи, то и дело перебивая друг друга, но ничуть этим не смущаясь. Легкий сквозняк покачивал подвесы и этим самым усиливал впечатление. Соседние лампы были похожи на молчащих зевак, качающих головами в ответ на услышанное. Тот же ветерок перекатывал по гладкому гранитному полу легкий мусор и песок. На противоположной стене был выложен огромный мозаичный портрет Саддама Хусейна, метра три в ширину и метров пять, не меньше, в высоту. Большинство мелких пластинок, из которых была создана мозаика, обвалились, и, скорее всего, были растащены на сувениры. На месте правой щеки диктатора зияла дыра – не менее пятидесяти сантиметров в диаметре, как определил Бойченко, а все «лицо» бывшего правителя страны было изъедено «оспинами» – следами пуль. Похоже, что портрет долго и с удовольствием расстреливали. Но один уцелевший глаз Саддама все еще глядел на мир зорко и с хитрым прищуром.
Большие окна были плотно заделаны толстыми фанерными листами, так что утренний свет проникал в зал только через дыру в стене и через небольшие отверстия в верхней части забитых окон.
– Где же эта чертова машина? – Бойченко встал со скамьи и потянулся, разгоняя начавшую одолевать его дремоту.
Возле входа в зал стоял иракский военный. Смуглый, худощавый мужичок в синем камуфляже не по размеру и, казавшейся огромной на его маленькой голове, каске. Иракец внимательно следил за гостями страны, держа в руках калашников. Разгрузочный жилет, надетый на броник, топорщился карманами. А за спиной охранника, в следующем зале, кипела жизнь, если, конечно, это можно было называть жизнью. Аэропорт представлял собой хорошо охранямую снаружи и еще более охраняемую внутри военную базу. Ходили туда-сюда бесчисленные толпы солдат американской армии, все, как один, похожие в своих «обвесах» на ходячие склады боеприпасов. Попадались военные в форме других стран, входящих в коалицию. Деловито сновали небольшие и шустрые электрокары, перевозящие грузы. Иногда кто-нибудь из американских военнослужащих или иракских работников подходил к дверям зала, в котором репортеры ждали консульского представителя и интересовались у сторожа личностями прибывших. До сидящей в полудреме Нади иногда долетали английские или иракские слова, когда их охранник объяснял, что сидящие в зале ожидания люди – это русские журналисты.
Несмотря на ранний час, аэропорт жил насыщенной жизнью. За стенами то и дело слышался гул авиационных двигателей, со свистящим клекотом где-то над головой проносились вертолеты. Бойченко, автоматически определявший их тип и назначение – транспортный или боевой, уже не считал их, бросил на втором десятке. Когда вертолеты пролетали близко, фанерные листы, закрывающие или, скорее, замещающие стекло окон, начинали дрожать. В дыру, что зияла в мозаике, задувало пыль. Сергей вслушивался в доносящиеся снаружи звуки и ловил себя на странном ощущении – он то ли ждал услышать, то ли боялся… Выстрелов. Стрельбы. Взрывов. Криков. Команд. Но все было тихо. О выстрелах напоминал только улыбающийся одним глазом портрет.