Обсидиановый храм
Шрифт:
Это было событие, на которое Диоген, создавая личность Лейланда, даже не претендовал. Он был слишком рад помочь, мысленно стоя на коленях и благодаря своенравную удачу за то, что та подкинула ему такую привлекательную возможность — такую, которую он никогда бы не смог добыть для себя сам.
Опыт оказался весьма интересным. Диоген впервые принял участие в смерти другого человека, заручившись поощрением и поддержкой государства. После этого Диоген выразил готовность помогать доктору Коулфетеру и в будущем, в случае, если ему потребуется его экспертиза. В последующие годы он участвовал еще в трех казнях, причем две из них совершил непосредственно
Однако сегодня вечером оба: и государственный палач, и доктор Коулфетер не смогли исполнить смертный приговор Люциуса Гарея. Палач был отозван в связи с чрезвычайной семейной ситуацией, а доктор Коулфетер испытывал симптомы аппендицита — оба инцидента, конечно же, были срежиссированы Диогеном. И поэтому власти Флориды, как всегда желая соблюсти строгий график исполнения наказаний, прибегли к услугам доктора Уолтера Лейланда.
Сейчас он припарковал арендованную машину на стоянке для персонала и, выйдя из нее и миновав пост охраны, попал на территорию тюрьмы. Зона приведения в исполнение смертельных приговоров располагалась отдельной структурой от блока смертников. Именно она включала в себя камеру казни, где, к слову сказать, уровень безопасности был немного слабее по сравнению с остальной частью тюрьмы. Это объяснялось тем фактом, что слишком много гражданских лиц — представителей прессы, семей жертв и осужденных — могли проходить сюда через их ворота, чтобы присутствовать на казнях. На внутреннем посту охраны Диоген снова предоставил на проверку свои документы, после чего его провели через первую, а затем и через еще одну стальную дверь. Камера смертельной инъекции располагалась справа от него, электрический стул — слева. Диоген выбрал правый коридор.
Флоридские казни исполнялись строго по расписанию. Он взглянул на свои часы. К настоящему времени осужденный должен был уже получить свой последний обед, и его бы уже посетил надзиратель и, если он пожелал, капеллан. И еще он должен был снять свою обычную одежду и переодеться в больничную рубашку. Скорее всего, в этот самый момент тюремный врач ЛеБронк крепил датчики ЭКГ к груди Люциуса Гарея.
Диоген прошел мимо двух открытых настежь дверей наблюдательной зоны для свидетелей — у родственников, представляющих жертв, была отдельная смотровая комната от родственников осужденных — и он отметил, что, хотя в комнате со стороны жертв уже находилось с полдюжины человек, другая комната была пуста.
Он прошел мимо перегородки в маленькую комнату, в помещение, в котором непосредственно подготавливались смертельные инъекции. В дальнем конце находилась дверь, ведущая непосредственно в камеру казни. Надзиратель, пара охранников, несколько тюремных служащих, назначенных присутствовать на казни, и тюремный врач ЛеБронк уже находились в тесной, плохо пахнущей камере.
Надзиратель кивнул Диогену.
— Спасибо, что приехали так быстро, доктор Лейланд.
Диоген пожал ему руку.
— Не стоит. Я лишь исполняю свой долг.
Доктор ЛеБронк протер свой потный лоб носовым платком, а затем, в свою очередь, встряхнул руку Диогена. Как и большинство людей, задействованных в исправительной системе Флориды, ЛеБронк верил в смертную казнь всеми фибрами своей души. Однако когда дело дошло до того, чтобы он действительно помог исполнить этот приговор, он увял, как тепличная лилия, оказавшаяся под прямыми лучами солнца.
— Это против правил, — сказал ЛеБронк. — Я имею в виду, что сейчас здесь у нас нет обычной команды исполнения смертных приговоров.
—
ЛеБронк кивнул.
— Обычно мы не допускаем, чтобы казни исполнялись только одним членом команды, — заметил надзиратель. — Понимаете, это делается для спокойствия исполнительной команды, а не из-за какого-либо особого внимания к объекту. Но доктор ЛеБронк, находящийся здесь, не в состоянии справиться с подобной задачей. Надеюсь, для вас это станет не слишком... обременительным делом, — продолжил он, бросив испепеляющий взгляд на тюремного врача.
Диоген понял подтекст слов, сказанных надзирателем. Это являлось правилом: на казни должны были присутствовать два палача, действующие на пару, и каждый из которых должен был вводить свою собственную смертельную смесь лекарств в трубку капельницы. Однако только одна из этих трубок вела в кровоток осужденного — другая была направлена в одноразовый мешок. Таким образом, те, кому было поручено исполнение казни, могли утешить себя тем, что они, возможно, не совершали убийство человека. Это была психология расстрельной команды: одному стрелку выдавались холостые, остальным — боевые патроны.
— Поверьте, для меня это не будет проблемой, — ответил Диоген, с осторожностью добавив правильную интонацию мрачной решимости, чтобы не выдать надзирателю ни малейшего намека на свое рвение. Он поставил свой медицинский саквояж на ближайший стол. — Справедливость должна восторжествовать. И все мы знаем, насколько губернатору нравится, когда подобные казни происходят вовремя. По отношению ко всем, кто представляет штат и семьи пострадавших, было бы бесчеловечно переносить это событие.
— Вы будто прочли мои мысли, — надзиратель кивнул, жестом подтверждая свои слова. — Как только вы будете готовы, мы сможем приступить.
Диоген взглянул на часы: ровно восемь тридцать.
— Я готов.
Надзиратель повернулся и дал сигнал охранникам, которые тут же вышли из комнаты. Как уже знал Диоген, они отправились забрать Люциуса Гарея и доставить его в камеру казни.
39
Через пять минут охрана привела в комнату Гарея. За ними следовал духовный наставник неопределенного вероисповедания, одетый во все черное. Объект лег на каталку из нержавеющей стали, оборудованную специальными креплениями из толстой кожи для запястий и лодыжек. И, как заметил Диоген, кардиомонитор уже был подключен к сети.
— Вы хотите, чтобы служащий поставил катетер? — спросил доктор ЛеБронк.
Диоген покачал головой.
— Лучше я сам. Тем более, это такая мелочь.
Он прошел через дверь в камеру казни. Дальняя стена была закрыта шторами. Гарей повернул свою толстую шею, чтобы взглянуть на своего будущего палача. Он оказался здоровенным коренастым мужчиной с выбритым черепом, маленькими блеклыми синими глазками и полностью отсутствующим выражением лица. На коже его рук, шеи и груди темнела масса размытых тюремных татуировок. Трудно было сказать, какие именно эмоции он испытывал: страх, гнев, недоверие, — казалось, что все эти чувства пробегали по его лицу одно за другим.