Обвинение в убийстве

Гервиц Грегг

Посреди ночи спящего на диване Тима разбудил доносившийся сверху плач. Он подошел к спальне и увидел, что дверь заперта. На его осторожный стук Дрей ответила голосом, прерываемым рыданиями:

– Мне просто нужно… немного поплакать одной.

Он вернулся на диван и сел.

В последнее время Тим, уважая свободу Дрей, начал чистить зубы и принимать душ в другой ванной, рядом с гаражом, заходя в спальню лишь для того, чтобы взять чистую одежду. На кофейный столик возле дивана он поставил будильник и настольную лампу. Таннино попросил его несколько дней не выходить на работу, пока все более-менее не уляжется, и Тим

все время пытался чем-то себя занять: качал мышцы, что-то по мелочам ремонтировал в доме, вместо того чтобы жалеть себя и упиваться своей ненавистью к Кинделлу.

Они с Дрей ели в разное время, чтобы не пересекаться в кухне, а когда доводилось встретиться, чувствовали себя неловко и не могли смотреть друг другу в глаза. Отсутствие Джинни в доме становилось все заметнее.

Если бы Тим потрудился включить телевизор или прочесть газету, он узнал бы, что перестрелка с Хайделом стала настоящим гвоздем сезона. Время от времени ее вытесняли с передовиц газет отчеты о судебном процессе над Джедедайей Лейном, крайне правом экстремистом, но и история Джинни оказалась на редкость долгоиграющей. Сначала из СМИ поступали редкие звонки, потом они набрали сумасшедший разгон. Скоро Тим мог угадать, звонил уже тот или иной журналист, – судя по тому, насколько резко Дрей клала телефонную трубку. Тим завел разговор о том, чтобы сменить телефонный номер, но Дрей, не желая еще одной перемены, пусть даже совсем незначительной, не дала этого сделать. Слава богу, никто из журналистов не попытался проникнуть в дом.

Перед Комиссией по надзору за правомочностью перестрелок Тим должен был выступить за день до начала предварительных слушаний по делу Кинделла. Он проснулся рано и принял душ. Когда он вошел в спальню, Дрей сидела на кровати, сложив руки на коленях. Они обменялись вежливыми приветствиями – это уже начало входить в привычку.

Тим подошел к своему шкафу. У всех трех его костюмов пуговицы на пиджаках располагались в центре, чтобы не оттопыривался пистолет на бедре. Все ботинки были на шнурках. В том, что в мокасинах крайне неудобно прыгать через перила и решетки ограждений, он убедился на первом же своем задании.

Он быстро оделся, потом сел на кровать напротив Дрей, чтобы надеть ботинки.

– Волнуешься? – спросила она.

Он завязал шнурки и направился к сейфу с оружием, забыв о том, что там нет служебного оружия.

– Да, но больше из-за завтрашних слушаний.

– Он будет там. В одной комнате с нами. – Она помотала головой, в ярости сжав губы. – Что если они пойдут с ним на сделку? Позволят подать апелляцию по иску, просить о помиловании? Или если присяжные не поверят, что это сделал он?

– Этого не случится. Окружной прокурор не позволит ему подать апелляцию, а улик достаточно, чтобы осудить его шесть раз. Все пройдет как надо. Нам гарантированы лучшие места в первом ряду, когда ему будут вводить смертную инъекцию. А потом мы вернемся к нормальной жизни.

– Например?

– Например, найдем в нас самих место для Джинни. Например, постараемся понять, что из всего этого лучше забыть. Например, научимся снова жить в этом доме вместе.

Его голос был мягким и проникновенным. Он видел, что слова действуют на Дрей, пробиваясь сквозь выросшую между ними стену.

– Две недели назад мы были семьей, – сказала Дрей. – Мы действительно были близки, мы были из тех семей, которым

все завидуют. Ну те, чей брак не удался. А теперь, когда ты мне больше всего нужен, я тебя совершенно не узнаю. Я и себя не узнаю.

– Я нас тоже не узнаю.

Они смущались и выжидали, глядя куда угодно, только не друг на друга.

Наконец она произнесла:

– Удачи на комиссии.

8

Репортеры, подобно стайке голубей, суетились у лестницы суда, тянули провода и устанавливали приборы, и Тим проехал мимо них незамеченным. Подчиненные Таннино и руководители групп выстроились вдоль тихого, устланного ковром коридора в задней части здания, которое походило на библиотеку. Административные офисы располагались дальше по коридору, по пути к ним стоял огромный антикварный сейф, некогда принадлежавший команде судебных исполнителей, сопровождавших почтовые дилижансы. Медведь сидел на стуле в маленькой приемной и флиртовал с ассистенткой Таннино – судя по ее устало-снисходительному виду, не очень удачно. При появлении Тима он быстро встал и вышел в коридор.

– Медведь, через три минуты я должен давать показания.

– Я пытался найти тебя.

– Нам пришлось на время отключить телефоны.

– Я два дня назад заезжал к тебе домой. Дрей сказала, ты уехал пострелять. – Медведь вглядывался в лицо Тима. – Она тебе не говорила про меня?

– Мы в последнее время не часто разговариваем друг с другом.

– Господи Боже, Рэк. Почему? – прорычал Медведь.

Тим подавил вспышку гнева.

– Послушай, мне нужно собраться перед выступлением.

– Поэтому я здесь. На тебя устроили засаду.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты в последнее время смотрел новости?

– Нет, Медведь. Я занимался более важными вещами. Например, организацией похорон своей дочери. – Медведь неуклюже отступил назад, и Тим сделал глубокий вдох: – Прости, я не это хотел сказать.

– Публикации были просто отвратительными. Эти фотографии, когда они бьют друг друга по рукам, словно поздравляют с удачей…

– Я видел.

Медведь понизил голос – мимо прошли двое парней в форме Министерства юстиции:

– Они все повернули так, будто член группы захвата выстрелил из винтовки в лицо невинному ребенку. Да еще вдобавок ко всему какой-то мексиканец из Техаса поднял ужасный шум.

– Это просто смешно. Хайдел был белым, а половина наших – латиноамериканцы.

– На фотографии Дэнли и Мэйбек, а они оба белые. В этом деле значение имеет только эта чертова фотография, а не реальные события.

Тим поднял руки – жест, демонстрирующий смирение и покорность:

– Прессу я контролировать не могу.

– Тебе придется не просто давать показания. Тебя прижмут по полной программе, как на настоящем суде.

– Вполне справедливо. Была серьезная перестрелка, поэтому теперь будет разбирательство.

– Послушай, Рэк, история выходит из-под контроля. Будет это дело гражданским или уголовным, я буду тебя представлять. Даже если меня уволят – меня это мало волнует. Я с тобой, я тебя не брошу.

– Я знал, что юрфак сделает тебя параноиком.

– Все очень серьезно, Рэк. Послушай, я знаю, что я просто тупой осел, который несколько раз сходил на вечерние занятия, но я могу представлять твои интересы бесплатно или, если возникнут трудности, нанять настоящего юриста.