Обвинение в убийстве
Шрифт:
– Вчера ночью ты плакал.
Он зажал рот руками, потом выдавил:
– Прости.
– Не смей извиняться за это.
– Я не знаю, что делать, как уменьшить боль. Должно быть что-то, какая-то отдушина. Если этого нет, если ни суд, ни закон ничего не могут, что нам остается?
– Скорбеть, глупый. – Она подождала, пока он поднимет глаза. – Тим. Мы не жертвы. Мы родственники жертвы.
Он вникал в это несколько минут, потом тихо сказал:
– Это чертовски глубокое понимание
Дрей медленно вздохнула, как будто готовилась войти в воду:
– Сегодня я в первый раз пошла в продуктовый магазин. Делала покупки не на троих, даже не на двоих. Я не пошла в ряд с конфетами, потому что Джинни, ну знаешь… Я купила меньше продуктов, только для себя, подошла к кассе, и у меня получилось тридцать с чем-то долларов. Так мало, что я чуть не разрыдалась… – Ее голос дрогнул. – Я не хочу делать покупки для одной себя.
Он почувствовал, как по телу разлилось облегчение:
– Андреа, я… – Он вдруг резко сел. – Подожди минуту. Ты не ходила в магазин в день перестрелки в «Марциа Доме»?
– Я не могла даже с дивана подняться. А в чем дело?
– Аист сказал, что именно в тот день он залез к нам и поставил жучок в мои часы. Я их оставил дома.
– Не может быть. Я была здесь целый день. Они, должно быть, следили за тобой дольше. Ты знал, что они манипулируют тобой с самого начала…
– Я должен поговорить с Дюмоном. Ему можно доверять.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Шкурой чувствую.
Дрей продолжала сидеть, прислонившись к стене и глядя на него влажными глазами.
– Иди сюда, – сказал он.
Она поднялась, хрустнув коленками, подошла к кровати Джинни и легла, положив голову ему на грудь. Он протянул руку и за затылок притянул ее к себе. Она прижалась к нему, как животное, как ребенок. Они молчали, дыша в едином ритме.
– Я чувствую себя так, словно мы только что нашли друг друга, – сказал Тим.
Телефон в переднем кармане его джинсов завибрировал. Дрей отодвинулась от него; ее колени и локти упирались в матрас, а подбородок лежал у него на животе.
Он открыл телефон:
– Да.
В голосе Митчелла звучал вызов:
– Объект на десять-двадцать.
– Хорошо. – Тим закрыл телефон, наслаждаясь последними мгновениями отдыха, чувствуя, как в нем поднимается желание.
Она подняла брови. Он кивнул. Она отстранилась от него и встала, поправляя юбку.
Он отчаянно хотел прижаться губами к ее рту, но боялся, что не сможет остановиться. Он должен был быть на другом конце города, и ненавидел себя за это.
Когда он проходил мимо нее, они потянулись друг к другу и сплелись в тесном объятии.
Это было все, что он мог себе позволить.
31
Тим высмотрел Митчелла за рулем машины, припаркованной за полквартала от дома Баурика.
– Он приехал на золотистом «эскаладе», номера 0557, новые. Оставался внутри до 06:24, потом появился в рабочей униформе с каской, зажатой под мышкой, и сел на автобус.
– Номер автобуса?
– Он сел на 2-й, потом пересел на 10-й. Я пытался тебя достать, но не дозвонился, поэтому поехал за ним до пересадки и дальше в центр города.
– Куда он направился?
– Тебе это понравится. К новому обелиску в память о погибших. Баурик и еще несколько уродов, отрабатывающих часы общественной работы, обдувают там металл струей песка. Какой-то гений счел, что можно перевоспитать преступников и одновременно построить эту штуковину. Ирония или что-то вроде того. Из-за больной руки он не особо может управляться с пескоструйным аппаратом, но его гоняют с поручениями, так что все равно он крутится там. Они даже делают перерыв на молитвы. Как будто общественные работы освобождают от ответственности за перестрелку в школе!
На заднем сиденье валялась поношенная оливковая куртка Митчелла, из ее кармана выглядывали перчатки и черная вязаная шапка. Тим схватил шапку, скатал и сунул в задний карман. Потом из связки, перетянутой резинкой, вытащил пару гибких наручников.
Гибкие наручники действовали как крепкие веревки. Как только они затягивались вокруг запястий, освободиться от них было невозможно – от усилий они только туже затягивались. Тиму нравилось держать несколько пар под рукой, на всякий случай.
– У него с собой был ланч? Бумажный пакет, коробка для ланча, что-то вроде этого?
– Нет.
– Ладно. Значит, ланчем их, скорее всего, кормят, но он может вернуться между двенадцатью и часом – если нет, то думаю, вернется между четырьмя и шестью. Я проскользну внутрь. Будь на месте и жди его. Если он будет не один, посигналь мне дважды. Ты не должен ни в коем случае покидать этот пост. Где Роберт?
– Здесь его нет.
– Я хочу, чтобы его не было на месте действий. Ясно?
Митчелл двумя руками пригладил усы:
– Да. Я сниму надпись с машины. Не хочу больше сидеть тут.
Тим кивнул и вышел. Он прошел по раздолбанному тротуару, опустив локоть так, чтобы касаться пистолета под футболкой. Обошел квартал и миновал два задних двора. Снова протиснулся в окно ванной и сел за стол. Чековая книжка Баурика лежала на столе. Тим пролистал ее. В середине каждого месяца он клал в банк пятьсот долларов. Вереница записей по чекам привлекла внимание Тима: двести долларов каждую неделю, в фонд Лизи Бауман. Тим напряг память. Дочь тренера, застреленная во время нападения на школу.