Обвиняется терроризм

Устинов Владимир Васильевич

Некоторые журналисты, представители информационных агентств и телевидения считали, что излишними выглядели меры по обеспечению безопасности в Махачкале и, в частности, по охране следственного изолятора, где проходил процесс над С. Радуевым.

Но думается, что иначе не могло быть нигде. Вспомните, как охраняли зал-бункер в римском квартале Форо Италико, где в 1984–1986 годах проходил судебный процесс над турецким террористом — «серым волком» Али Агджой, совершившим покушение на Папу Римского. Там, в Форо Италико, рядом с Олимпийским стадионом, в дни заседаний суда «и воробью было не пролететь». А суды над сицилийской мафией в зале палермской тюрьмы «Уччардоне»? Вход в бункер для журналистов и там был резко ограничен. Охрану

подсудимых и судей несли сотни полицейских и военных. А суд над Оджаланом в Турции? Наконец, процессы над террористами в США, Франции, Испании… Там при всей демократии меры безопасности не снижаются, а наоборот, усиливаются с каждым годом.

Чувствовал ли себя в безопасности Генпрокурор РФ? Я об этом просто не думал. Я выполнял свою работу, а все службы, обеспечивавшие безопасность, — свою. Ни одной явной накладки. Сведения об угрозах поступали. Но это нас не деморализовало и, конечно, не пугало.

Первые заседания проходили в Махачкале, в здании Верховного суда республики, но потом судебные приставы, как мне сообщили, погрузили мешки с делом Радуева и его банды в багажник «Волги» и вывезли в СИЗО-1 — централ с полуторавековой историей. Инициатива «переезда» принадлежала судье Б. Унжолову. По его мнению, ставшему решающим, было небезопасно и нецелесообразно дважды в день перевозить обвиняемых из СИЗО-1 в здание суда, при этом пересекать центр города с относительно непростым движением.

Следственный изолятор СИЗО-1 находился под надежной охраной спецназа ГУИНа Минюста, ОМОНа, агентов в штатском. На площадке перед входом в СИЗО — бронетранспортер с дежурным экипажем. На крышах прилегающих зданий — автоматчики и снайперы. Проход к СИЗО только по спецпропускам. Серый блок зданий, асфальтированный двор, корпус с многочисленными помещениями называют в Махачкале «Первый СИЗО на горке». Сюда в первые дни после начала процесса съехались многие горожане, жители республики. «Смерть! Смерть!» — скандировали люди. Это был их приговор.

Актовый зал изолятора. На стене плакат: «Дисциплина — основа успеха». Черная клетка. В ней — Салман Радуев. В джинсах, бейсболке, очках…

— Здравствуйте, Владимир Васильевич! Как ваше здоровье? — скривив лицо в улыбке, заговорил Радуев.

— Прекрасно, Радуев! — громко ответил я, сознавая, что это — только пристрелка перед долгим и напряженным процессом.

— Какие у нас талантливые помощники, — продолжал зубоскалить Радуев, явно не импровизируя, а по заранее подготовленному плану, пытаясь пустить процесс с самого начала по легкому «смешливому пути». — Отдайте мне в защиту вот того (зам. Генпрокурора Кихлерова). Пусть он рядом со мной сядет. Тогда у нас с вами все будет поровну!

— Да что вы, Радуев! Он ничего плохого не сделал, чтобы с вами рядом сидеть, — ответил я и в шутку и всерьез.

В клетке Радуеву было с кем рядом сидеть. С ним еще трое: Турпалали Атгириев — бывший министр Ичкерии, Асламбек Алхазуров и Хусейн Гайсумов — боевики. Но о каждом из них я расскажу еще отдельно. У Радуева статей для ответа больше чертовой дюжины, основных эпизодов — четыре: Кизляр, село Первомайское, взрыв в Пятигорске, взятие в заложники служащих Пензенского ОМОНа. Понятно, от всех обвинений Радуев отпирался, признать вину отказывался. Те же позиции защиты полностью или частично заняли и другие подсудимые: в зверствах они якобы не участвовали, лично заложников не брали, взрывы не устраивали и вообще выполняли приказы вышестоящих инстанций, например, идти на Кизляр Радуеву приказал Дудаев. Взятки, мол, гладки!

— Как же так, Радуев, вы — командир и ничего не знали? — спросил я террориста.

Радуев не заставил ждать ответа:

— Я благодарен Генеральному прокурору за такой вопрос. А вы там, что смеетесь? — обратился он к залу. — Нет, чего вы все-таки смеетесь? Если вы хотите, чтобы я говорил неправду, я готов взять ответственность за что угодно — даже за Русско-японскую

войну и за гибель морских котиков в Зимбабве…

Шутка, конечно, всегда шутка. Но в данном случае у «шутки» было второе дно: террорист ловчил, искал любую возможность сводить многие конкретные обвинения к абсурду и тем самым выставлять себя в более выгодном свете. Но этого допускать было нельзя. Нельзя было позволить направить заседания суда по пути балаганных шуток, размывать суть обвинительного процесса, что могло быть на руку только подсудимым и их защите.

С другой стороны, важно было суметь на фоне предъявленных Западом стереотипных и беспочвенных обвинений России в «политической подоплеке» борьбы с чеченскими террористами показать объективность, беспристрастность, последовательный неполитизированный характер и весь ход судебного процесса; избежать упреков в якобы конъюнктурности подхода и в результате четкими заключениями представить истинное положение вещей, суть дела, доказать криминальный характер замыслов и действий чеченских террористов и, в частности, бандформирований Радуева и его подельников. На суде Радуев и другие пытались уйти от ответственности. Не удалось. Я потребовал для Радуева пожизненного заключения. Он, сидевший в клетке, попросил разрешения прямо в зале суда пожать генпрокурорскую руку.

— Вот отсидите, тогда посмотрим, — ответил я, сознавая, что Радуеву вряд ли когда-либо будет суждено покинуть тюремные и лагерные нары.

Удовлетворен ли я сам результатами и ходом судебного процесса?

Преступники понесли достойное наказание. Суд по всему кругу важнейших позиций согласился с обвинениями прокурора. И в этом профессионал видит наивысшую оценку своей работы. Прокурор — слуга, защитник и проводник Закона, и его действия соответствуют, должны соответствовать только букве и духу Закона. Думаю, что ни в чем ни на йоту я не отошел от этой строгой, жесткой, но единственно верной и принципиальной линии. Надеюсь, что моя обвинительная речь на судебном заседании 12 декабря 2001 года в Махачкале тому четкое подтверждение. Я был и навсегда останусь солдатом, бойцом на страже Отечества, его законов, справедливости, мирной жизни граждан России.

Но прежде чем перейти к конкретным документам процесса, в частности к обвинительной речи Генпрокурора Российской Федерации, предлагаю привлечь внимание читательской аудитории к данным информационных агентств, высказываниям прессы, отдельных политических и общественных деятелей России и западного мира, чтобы показать, в какой атмосфере проходил судебный процесс, какой была расстановка сил и оценок вокруг суда над Радуевым в Махачкале.

Я избрал почти журналистскую форму поиска, взяв публикации подборок под рубриками «Информация и размышления», «Факты и только факты», «Разные мнения вокруг одного процесса», «Фразы отдельных лиц» и т. д.

Итак, начинаю с подборки «Информация и размышления».

Прокурор прав

«Тысячу раз прав Владимир Устинов, что «бандитизм, который происходил на территории Дагестана в те кошмарные дни, должен получить по заслугам». Именно для этого Генпрокурор сам возглавил гособвинение по делу Радуева и его подельников. Такое решение Генерального прокурора России нельзя назвать спонтанным. Его ведомство занимает на Северном Кавказе, в том числе в Чечне, весьма прочную и однозначную позицию: Чеченская Республика как часть Российской Федерации должна жить по российским законам. А если они нарушаются, то для прокуратуры национальность преступника не имеет значения…Генпрокуратура возбудила и расследует не один десяток уголовных дел как в отношении чеченских бандитов, так и по преступившим закон сотрудникам правоохранительных органов».

Новая газета. 2001. 15–18 нояб. № 83 (726)