Объясняя постмодернизм

Хикс Стивен

Члены этой элитной группы задают повестку дня и тон для интеллектуального мира постмодерна.

Мишель Фуко определил основные цели: «Все мои исследования направлены на борьбу с идеей универсальной необходимости существования человека» [1] . Такая необходимость должна быть отметена в сторону как груз прошлого: «Бесполезно говорить в защиту или против идей Разума, Истины и Знания» [2] .

Ричард Рорти развернул эту тему, объяснив, что постмодернизм не претендует на истинность или новое знание. Подобные претензии противоречили бы сами себе, а потому постмодернисты должны пользоваться языком с «иронией».

1

Foucault, 1988, р. 11.

2

Foucault, in May 1993, p. 2.

«Трудность,

предстающая перед таким философом, который, как и я, симпатизирует этому предположению [например, Фуко. – Авт.], – перед тем, кто считает себя союзником поэта, а не физика, – состоит в том, чтобы избежать намека на то, что это предположение что-то верно схватывает, что мой способ философствования соответствует тому, каковы вещи на самом деле. Ибо разговор о соответствии снова возвращает нас прямо к представлению, от которого хотят отделаться философы моего направления, к представлению, что мир или самость обладают имманентной природой» [3] .

3

Рорти, 1996, с. 28.

Если не существует мира или своего «я», которые нужно постичь и определить границы, то в чем цель мысли или действия? После того как мы деконструировали разум, истину и идею соответствия мышления и реальности, а затем отложили их в сторону – «разум», пишет Фуко, это «предельный язык безумия» [4] , – не остается ничего, что могло бы направлять и сдерживать наши мысли и чувства. И потому мы можем делать или говорить все что нам вздумается. Деконструкция, с облегчением признается Стэнли Фиш, «избавляет меня от обязательства быть правым и требует только, чтобы я был интересным». [5]

4

Фуко, 1997, с. 241.

5

Fish, 1982, р. 180.

Однако многие постмодернисты более склонны к политической активности, чем к эстетической игре. Многие отвергают разум, истину и реальность, так как верят, что во имя разума, истины и реальности западная цивилизация несла господство, притеснение и уничтожение. «Разум и власть тождественны и едины», – утверждает Жан-Франсуа Лиотар. Они одинаково олицетворяют собой и порождают «тюрьмы, запреты, социальный отбор и общественное благо» [6] .

И тогда постмодернизм становится активистской стратегией против коалиции разума и власти. Постмодернизм, объясняет Фрэнк Лентриккья, «не стремится найти основания и условия истины, но использует власть для социальных преобразований». Задача преподавателей постмодерна в том, чтобы научить студентов «идентифицировать и противостоять политическим ужасам своего времени» [7] .

6

Lyotard, in Friedrich 1999, p. 46.

7

Leritricchia, 1983, p. 12.

Эти ужасы, в представлении постмодернистов, наиболее распространены на Западе, так как именно в западной цивилизации разум и власть прошли наибольший путь развития. Но виновники и жертвы этих ужасов находятся по разные стороны баррикад. Мужчины, белые и богатые держат плеть власти в своих руках и жестоко употребляют ее против женщин, расовых меньшинств и бедняков.

Конфликт мужчин и женщин безжалостен. «Нормальный половой акт, – пишет Дворкин, – воспринимается нормальным мужчиной как акт вторжения и овладения, совершаемый в хищнической форме». Такой взгляд на сексуальную психологию мужчин соотносится и подтверждается сексуальным опытом женщин:

«Женщина была собственностью мужчин как жена, проститутка, сексуальная и репродуктивная прислуга. Быть любовницей или собственностью – это по-прежнему, в сущности, разнозначный опыт в жизни женщины. Он владеет тобой, он трахает тебя. Половой акт выражает характер владения: он владеет тобой изнутри» [8] .

Дворкин и ее коллега, Катарин Маккинон, выступают за введение обоснованной на базе постмодерна цензуры на порнографию. Наша социальная реальность сконструирована языком, который

мы используем, а порнография – одна из форм языка, вынуждающая женщин подчиниться насильственной и доминирующей реальности. А потому порнография – это не свобода выражения, а политическая дискриминация. [9]

8

Dworkm, 1987, р. 63, 66.

9

MacKinnon, 1993, р. 22.

Насилию также подвержены бедные со стороны богатых и развивающиеся страны со стороны капиталистических. В качестве яркого примера Лиотар предлагает нам рассмотреть американское нападение на Ирак в 90-х. Несмотря на американскую пропаганду, считает Лиотар, фактически Саддам Хусейн является жертвой и голосом жертв американского империализма во всем мире.

«Саддам Хусейн – это продукт западных отделений крупных государственных корпораций, так же как Гитлер, Муссолини и Франко были рождены „миром“, навязанным их странам победителями в Первой мировой войне. Саддам является таким продуктом в еще более чудовищной и циничной форме. Но диктатура в Ираке, как и в других странах, продолжается в силу того, что антиномии капиталистической системы переносятся в побежденные, менее развитые или просто менее стойкие государства» [10] .

10

Lyotard, 1997, р. 74–75.

Однако в капиталистических государствах угнетенный статус женщин, бедных, расовых и прочих меньшинств почти всегда завуалирован. Риторика о попытках похоронить грехи прошлого, о прогрессе и демократии, о свободе и равенстве перед законом – все эти корыстные доводы служат только для того, чтобы замаскировать жестокость капитализма. Не часто мы можем заглянуть в его скрытую сущность. Для этого Фуко предлагает нам обратить взгляд на тюрьму.

«Тюрьма – единственное место, где сила проявляет себя в обнаженной и наиболее чрезмерной форме и где дисциплинарная власть узаконена как технология морального принуждения… В тюрьме завораживает то, что в ней власть в кои-то веки не прячется и не маскируется; она разоблачает себя как тиранию, отточенную до мельчайших деталей; она цинична, но в то же время безупречна и абсолютно законна в силу того, что практика тюрьмы может быть вписана в дискурс морали. В результате жестокая тирания машины правосудия предстает невозмутимым преобладанием Добра над Злом, порядка над анархией» [11] .

11

Foucault, 1977b, p. 210.

Наконец, в качестве вдохновляющего и философского источника постмодернизма, соединяющего абстрактные и инструментальные понятия лингвистики и эпистемологии, Жак Деррида называет философию марксизма:

«Смысл и интерес деконструкции – по крайней мере, я так всегда считал – целиком связан со стремлением, так сказать, радикализировать определенное направление марксизма, руководствуясь неким духом марксизма» [12] .

Модерн и постмодерн

12

Derrick, 1995; см. также Lilla, 1998, p. 40. Фуко также формулирует свои рассуждения в терминах марксизма: «Я называю политическим все, что имеет отношение к классовой борьбе, а социальным – любые производные и последствия классовой борьбы, выраженные в человеческих отношениях и институтах» (Foucault, 1989, р. 104).

Любое интеллектуальное движение определяется его фундаментальными философскими предпосылками. Эти предпосылки постулируют, что есть реальное, что значит быть человеком, каковы ценности и как приобретается знание. То есть любое интеллектуальное движение обладает метафизикой, представлением о человеческой природе и ценностях, и эпистемологией.

Постмодернизм часто объявляет себя антифилософским движением, подразумевая, что он отвергает многое из того, что философия традиционно предлагает на выбор. И все же любое утверждение или действие, включая составление постмодернистского описания чего-либо, предполагает как минимум неявное представление о реальности и ценностях. Несмотря на формальное неприятие некоторых версий абстрактного, универсального, неизменного и точного, постмодернизм предлагает связанный набор предпосылок, внутри которых мы мыслим и действуем.