Обычай умирать
Шрифт:
– Нет, – возразил Богдановский, – я ему сам позвоню. Он обидится, если я его лично не попрошу, и может отказаться. Насколько я помню, ему уже за девяносто. В его возрасте люди становятся капризными и обидчивыми.
Савченко улыбнулся. Его тоже мучила мысль об этой двухминутной паузе, когда они не услышали переговоров Дронго с его гостем, поэтому он даже обрадовался, когда сам Богдановский предложил такой вариант. Штейман был самым опытным аналитиком в истории спецслужб, и его помощь могла пригодиться. Поздно вечером, когда Савченко ужинал на кухне, раздался телефонный звонок. Это был генерал
– Нам повезло, – сообщил он, – старик согласился. Теперь будем играть на равных.
Глава третья
В это утро Дронго сидел перед своим компьютером, просматривая материалы из газет и журналов, связанные со взрывом в Москве двухлетней давности. Событие было очень резонансным. В Германии с резкой критикой происшедшего выступила оппозиция, которая заявила, что взрыв был целенаправленно организован против немецкой группы. За месяц до этого правительство ввело жесткие ограничения против иммигрантов, посчитав, что это поможет получить новые голоса избирателей на выборах. А получилось все наоборот.
Он читал сообщения о суде и приговоре двум членам группы, оставшимся в живых. Было доказано, что организация взрыва и его финансирование осуществлялось через Джумшуда Шовдыгова, тогда как двое остальных – Ламиев и Захохов – были только сообщниками погибшего при взрыве смертника Хаджирова. Дронго обратил внимание на статью в «Комсомольской правде», где подробно рассказывалось о судьбах всех четверых членов группы. Шовдыгов воевал в Чечне, определившись туда контрактником еще во время второй Чеченской войны. У него было четверо братьев, живущих в Черкасске, и сестра, вернувшаяся в Москву. Захохов работал товароведом, Хаджиров окончил педагогическое училище и временно нигде не работал. Ламиев числился сотрудником строительного треста, работая там охранником и выходя на работу один раз через трое суток.
Дронго начал поиски семей через социальные сети и почти сразу обнаружил фотографии Левицкой, которые она охотно публиковала. Обнаружил там и фотографии племянника Шовдыгова, который уже женился. У старших братьев Шовдыгова было по четверо детей, у двоих младших – двое и трое соответственно. Сведений о Ламиеве и Захохове в социальных сетях он не нашел.
В полдень приехал Эдгар Вейдеманис. Увидев, как напряженно работает его напарник, он спросил:
– Я могу чем-то помочь?
– Можешь. Возьми свободный компьютер и садись за телефон. Обзвони всех наших знакомых и покопайся в Интернете. Найди все, что можно найти про следователя по особо важным делам Глеба Юрьевича Полякова.
– Лучше я позвоню нашим знакомым, – решил Вейдеманис, – наверняка его знают следователи и прокуроры.
– Только из другой комнаты, чтобы мы не мешали друг другу.
Дронго продолжал читать поступающую информацию. Через два часа он поинтересовался у Вейдеманиса:
– Есть какие-нибудь подробности?
– Нашел, – кивнул Эдгар, – он, оказывается, очень известная личность. Ему за пятьдесят, скоро должен выйти на пенсию. Все говорят, что он образцовый следователь, но не очень приятный человек. Педант, служака добросовестный и честный. Почти все дела сдает в срок. Звания получал досрочно. Имеет
– Такой педант и может быть хорошим следователем, – заметил Дронго. – Номер его телефона тебе дали?
– Можешь ему позвонить. – Вейдеманис набрал номер и протянул телефон своему другу.
– Добрый день, – сказал Дронго, услышав незнакомый мужской голос. – Простите, что я вас беспокою. С вами говорит эксперт Дронго, меня обычно так называют. Это Глеб Юрьевич Поляков?
– Да. Чем обязан?
– Я хотел бы с вами встретиться и поговорить.
– По какому вопросу?
– Меня интересует одно дело, которое вы вели два года назад. О взрыве в Петровском пассаже.
– Это дело закрыто, – сразу ответил следователь, – еще два года назад. Уже состоялся суд и вынесен приговор. Я не могу комментировать решение суда. Извините.
– Подождите, – попросил Дронго, понимая, что следователь больше не хочет с ним разговаривать, – у меня действительно важное дело.
– Я не даю комментариев по поводу завершенных дел. Получите разрешение на наше общение у моего руководства. Если они сочтут нужным, мы сможем встретиться. Вы, очевидно, журналист?
– Нет. Я же сказал, что я эксперт по вопросам преступности.
– Очень хорошо, но нам больше не о чем разговаривать.
– Неужели вы не понимаете, – начал злиться Дронго, – что речь идет о судьбе человека? О его жизни.
– О чем вы говорите? – не понял Поляков.
– Супруга Блехермана тяжело больна. После смерти дочери она тяжело заболела…
Поляков молчал.
– Вы слышите меня? Неужели вам так сложно со мной поговорить?
– Я не знаю, кто вы такой, – неожиданно очень жестко ответил Поляков, – поэтому прошу вас больше не звонить, – и тут же отключился.
– Что-то не так, – сказал Дронго, взглянув на Вейдеманиса. – Поляков не очень хотел разговаривать, но когда я сказал ему о больной жене Блехермана, он сразу изменился и, кажется, даже разозлился, будто я поступил не совсем корректно. Ты можешь уточнить семейное положение следователя?
– Конечно. Мой товарищ сейчас работает в Следственном комитете Москвы. Он хорошо знает Полякова. Я ему сейчас позвоню и все уточню.
Он действительно набрал номер, поговорил пару минут, затем несколько виновато посмотрел на Дронго:
– Ты, как обычно, прав. В прошлом году у него умерла жена. Но как ты это понял?
– Почувствовал, что ему неприятны мои слова. Словно я использовал недозволенную тему в разговоре и повел себя не совсем правильно.
– Попытайся снова выйти с ним на связь. Расскажи ему о супруге Блехермана. Можно на этом сыграть, как ты считаешь?
– Нет, – решительно ответил Дронго, – так нельзя. Он достаточно умный человек, чтобы понимать, как я пытаюсь вызвать сочувствие к Блехерману. Видимо, он так и подумал. Поэтому нужно извиниться. – Он перезвонил Полякову и с ходу начал: – Только не отключайтесь, я позвонил, чтобы извиниться. Я не знал про вашу супругу и не хотел вас разжалобить. Просто так получилось. Извините, что я невольно причинил вам боль. Это не нарочно. До свидания…