Обычные суеверия

Борисова Виктория Александровна

Отцу Иоганну, который в нарушение всех правил присутствовал при пытках и помогал судье советами, находя в этом особенное удовольствие, напомнил о содомском грехе, совершенном в монастыре близ города Мюнхена с молодым послушником. Если уж по Каролинскому кодексу, принятому почти сто лет назад, распутство, противное природе, тоже карается сожжением на костре, как ведовство и чародейство, то почему бы почтенному патеру, столь сильно радеющему о нравственности своей паствы, не ввергнуть в огонь себя самого?

Даже палач Фриц Вебер, здоровенный детина, славящийся умением получать

признания даже от самых упорных подозреваемых, не избег общей участи. Пока он вбивал Доденхайму деревянные клинышки под ногти, тот посмотрел ему прямо в глаза, улыбнулся и доверительно посоветовал не покупать сегодня дочке новое платье с брабантскими кружевами — ведь ей так и не придется его поносить. Не пройдет и двух недель, как четырнадцатилетняя Бабелин Вебер, единственная радость своего отца, будет обращена в пепел и золу, а самому палачу придется уплатить немалые издержки за казнь, как и родственникам прочих осужденных. Так что денежки лучше поберечь!

В довершение всего невозможный аптекарь назвал судейских и палача истинными слугами дьявола, умножающими зло на земле, и заявил, что не скажет более ни слова. Как раз в этот миг часы на городской ратуше пробили полночь, и судья почел за лучшее отложить допрос до утра.

В ту же ночь двенадцать человек исчезли из города бесследно, бросив свои дома и имущество. Вне всякого сомнения, они были сообщниками арестованного и сбежали, убоявшись справедливого возмездия, но Доденхайм так не назвал ни одного имени, хотя назавтра его пытали целый день без отдыха.

Йозеф с досадой покосился на арестованного. В тюрьме юноша служил почти полтора года и успел навидаться всякого, но такого закоренелого грешника встречать еще не доводилось. Другие молили о пощаде, взывали к Богу и святым, клялись в своей невиновности или покорно каялись в совершенных грехах, но издеваться над правосудием себе еще никто не позволял! Недаром ведь говорят, что только дьявол может помочь своим слугам вынести мучения пытки, не чувствовать боль, сохраняя полное присутствие духа и, даже находясь в руках правосудия, вредить добрым христианам.

Йозеф присмотрелся внимательнее и заметил нечто действительно странное: раны на теле узника, нанесенные огнем и железом, уже покрылись тонкой розоватой кожицей. Кажется, пройдет несколько дней — и все заживет без следа.

Писарь зябко передернул плечами. Сколько раз его душа содрогалась от ужаса, когда ведьмы и колдуны сознавались в своих преступлениях, и каким утешением было сознание того, что здесь, перед судом, их власть кончается! Как сладко было думать, вытягиваясь по вечерам в своей постели под одеялом, что и он, человек слабый и грешный, все же причастен к великому и благородному делу очищения родного города от скверны. Ведь если бы слуги Господа не стояли на страже, приспешники Сатаны давно бы уже уничтожили этот мир!

А теперь Йозеф не знал, что и думать. Хуже всего, что проклятый колдун сумел-таки посеять зерно сомнения в сердце. В самом деле, если ведьмы и вправда могут вызывать по своему желанию засуху, бури и градобития, то почему бы не использовать такую мощную силу против враждебных стран? К примеру, чем вести долгую и изнурительную

войну с мусульманами, Австрия вполне могла бы нанять на службу одну-единственную ведьму и ее колдовством опустошить земли поганых язычников.

Конечно, взывать к помощи дьявола — это страшный грех, но и война порождает кровопролитие, насилие и грабеж, а потому вряд ли является богоугодным делом…

Йозеф потряс головой, отгоняя крамольные мысли, но это не помогло. Как нарочно, они лезли в голову снова и снова.

Только сегодня утром давала показания Катарина Пальдауф. Обритая наголо, с безумными от ужаса глазами, она ничуть не напоминала веселую и разбитную, острую на язык базарную торговку, у которой матушка Йозефа покупала капусту и яблоки всего несколько дней назад. Катарина сразу же сказала, что желает во всем признаться, обратиться к Богу и обрести наконец вечный покой. Она поведала судьям о том, как ела на шабаше жаб, требуху и ножки младенцев, вырытых из могил. О том, как отреклась от христианской веры, трижды наступив на крест, и целовала под хвост черного козла. О том, как дьявол, восседая на высоком троне, выслушивает отчет каждой ведьмы о совершенных злодеяниях, а если какая-нибудь из них откажется творить зло, бесы ее жестоко наказывают — бьют кнутом, полосуют своими длинными острыми когтями или прижигают раскаленным железом.

При этих словах несчастная покосилась на орудия пытки, разложенные перед ней, запнулась на мгновение, но справилась с собой и продолжила ровным голосом:

— Я испортила корову Эльзы Штольц, и теперь он не дает молока. Колдовством я убила своего кузена Эрнста Винера, с которым поссорилась в прошлом году из-за наследства. Заговорами и чародейством я погубила также Ганса Беме и троих детей моей соседки Эмеренцины Пихлер — Гертруду, Франца и маленького Фрица.

Йозеф на секунду перестал скрипеть пером — не далее как час назад по дороге в тюрьму он видел всех троих, мирно играющими в палисаднике перед домом. Конечно, дьявол может создавать фантомы и наваждения, но дети выглядели такими здоровыми и веселыми…

А несчастная Катарина все продолжала таким же монотонным голосом, будто механическая кукла:

— За свое злодейство я получила пять золотых слитков.

— Где же они? — быстро спросил помощник судьи Атенштадт. В глазах его сверкнул огонек алчности. Кто бы мог подумать, что у бедной женщины где-то припрятано такое богатство! — Где спрятано золото? Отвечай немедленно, иначе нам придется пытать тебя снова!

В глазах измученной женщины вспыхнул испуг. Она сложила руки на груди и быстро-быстро залепетала:

— Не надо меня мучить больше, добрые господа! Я все скажу… Золото я спрятала в сундуке, но при первом ударе колокола к воскресной мессе оно превратилось в конский помет!

Катарину увели обратно в камеру, а судьи потирали руки, довольные, что так легко удалось сломить упорство еще одной ведьмы. Всего три допроса с пристрастием — и вот уже получено полное признание!

Главный судья быстро утвердил смертный приговор и, придя в благодушное настроение, хотел было уже приказать палачу удавить осужденную перед сожжением, но потом передумал.