Обыкновенная лирика. Том 1
Шрифт:
замерзших луж из тьмы веков.
И небо явно отдохнуло
от светских ливней в жаркий день,
озоном северным дохнуло
в совсем безлиственную сень.
И засыпает лес надменно,
и ровно дышит тишина.
Мы для любви не ищем смену…
Из ребер женщина одна.
1999
Водный роман
Затяжные прекрасные дни,
я играю,
Среди многих с тобой мы одни,
без тебя непременно сникаю.
Эти лучшие дни и дела,
эти милые, чудные лица,
и в бассейне резвятся тела,
и играются в шахматы блицы.
Не понять моего торжества,
радость детства, общения, победы.
Это счастье в канун рождества,
пусть за месяц. А взгляды в обеды?
Радость нового тела в плену
водной глади – хороший бассейн.
Как прекрасно! Плыву я! Плыву!
А твой взгляд ненароком рассеян.
А потом круг за кругом в воде,
раздвигаются волны руками.
И повсюду, всегда и везде
я твой взгляд одеваю стихами.
24 ноября 1999
В консерватории
Зал консерватории
деревянный, бел.
Здесь клавиры вторили
в сотни децибел.
Девочка как девочка,
волосы волной.
Ноты, словно семечки,
звуки – пеленой.
Так играла – вьюжила
классикой струясь,
что морозной стужею
сольно увлеклась.
Платье снежно-белое,
черный инструмент,
исполнение смелое,
черно-белых лент.
Чуть не заневестилась,
но виолончель
рядом звуки вбросила
в музыкальный челн.
29 ноября 1999
Штурман
Сиреневый рассвет
в сиреневой печали,
гранитный парапет
замерзшего причала.
Корабль одинок,
пусты его каюты.
Зарозовел восток,
меняя небо круто.
А штурман не спешил
покинуть дом-таверну,
он девочку смешил,
та робкая как серна.
Был штурман одинок,
но ночь уже в рассвете,
и волосы – ленок
Он уходил, как летом.
Он девочку пленил
своей морской походкой,
и трап под ним кренил,
он шел в каюту ходко.
7 декабря 1999
Полет наваждений
Воздушные
прожекты, мечтания и грезы,
виденья, сказания, как сказок сезон,
несут наваждения в прозу.
Стихи из той прозы растут на глазах
почти с непонятною силой.
Потом все оценишь, как стройку в лесах,
а чувства? Возможно. Да, мило.
Но вот из страданий, что были в груди,
точнее сказать, просто в сердце,
получится опус с названием: "Приди",
а кто-то подумает: "Серо".
Мечты и соблазн, и обрывистость фраз,
всегда лишь мечта неземная.
Сама сознаешь то, что грезы – маразм.
и все же мечтаешь: "Вас знаю".
Полет наваждений, он с нами всегда.
Он словно снежинки порхает.
И любишь, мечтаешь и веришь тогда,
когда наваждение летает.
10 декабря 1999
Мужчина в красном
Когда мужчина как закат
оделся в красное, так легче,
беру я чувства напрокат,
и он партнершей обеспечен.
Закат на краешке земли
подернут облаком вечерним,
вот тучки солнышко смели,
из карт остались только черви.
Немые зрители небес
стоят деревья над рекою.
Мужчина в красном, он воскрес,
и я машу ему рукою.
Застыла речка в неглиже,
рука в бинтах как ветка в снеге.
В бассейне жизнь на вираже,
он где-то рядом, полный неги.
И вот плыву, бинтов уж нет,
и боль в руке, и в ритме сбои.
Ковбойку сбросил. Волны – след.
Морскому волку нет прибоя.
Ныряет он диагонально,
он многогранен, вездесущ.
Я рядом буду тихой ланью
с больной рукою, в этом суть.
Мораль любого увлечения
до одиозности старит,
с гарантом чувства привлечения
в холодном воздухе парит.
В такие редкие минуты,
когда от разума труха,
когда влюбленность лезет в путы,
и в прозаичные меха.
Забыв в мгновенье благонравие,
стремишься сердцем лишь к нему,
встречаешь лед над разнотравьем.
Удар, ушиб, рука в плену.
Рука в плену, но не ладоней,
а гипса, шины иль бинта.
А Он поднимет, слыша стоны,
стряхнет весь снег, а ты не та.
А у тебя лишь боли, боли
от перелома, трещин, травм,
затмят любовные юдоли.
И провидение – страшный Мавр.
Почем все стоят увлечения?
Где перелом, где аэропорт,