Обыкновенный мамонт

Миксон Илья Львович

— А на Украине? — не выдерживал ефрейтор Сизокрыленко.

— Нешто это берёза? — грустно вопрошал Тихонов, глядя на искривлённую веточку с мелкими листочками, карликовую берёзку с корнями и кроной. — Эхма!..

И Тихонов бросал, как веточку, тощее деревце в огонь.

Спор угасал. Солдаты молча вздыхали, каждый по своему дому, по своей природе, по своей берёзке.

Глава шестая

В

ГОРОДЕ СЛАВЫ

Отец пришёл со службы необыкновенно рано. И необыкновенно сияющий. Серёжка видел его не так много, только в обед, и то не каждый день. Он сразу бросился к отцу на руки:

— Ты пришёл, чтоб повести меня к морю?

— Повезти! — с подъёмом поправил отец. — Повезти, сынок!

Он вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:

— Есть убыть к новому месту службы!

«Не иначе, как на Северный полюс, — мелькнуло в Серёжкиной голове. — Выше уже ничего нет».

— Куда? — спросила мама пересохшими губами.

— К Чёрному морю!

— В Крым?

Мама ахнула и присела на застланную кровать.

Крым. Чёрное море… Сержант Накауридзе всегда говорил: «Чёрное море — самое синее море!»

— Ну, не совсем в Крым. Не совсем к Чёрному морю. Но что для нас, дальневосточников, тысяча-другая километров!

— Куда же?

— В Раздолье. Вот где отогреемся!

— Там вечное лето? — задал наконец вопрос и Серёжка, печально разглядывая узор на носках камысов.

Отец засмеялся. Ему от всего весело было сейчас.

— Не волнуйся, Серёга, пригодятся твои оленьи сапожки! Летом в тех краях жара, а зимой — арктические ветры. Но это всё потом. Сейчас — в Севастополь. К Чёрному морю, в отпуск.

…Прощай, Заполярье. Прощайте, нарты, северное сияние, долгая ночь. Прощай, верный Пижон-Буржуй, прощай, ещё незнакомый и уже потерянный Бобик… Через пять дней должны были принести его в дар Серёжке. Живого малюсенького щенка, пушистый комок, белый, с чёрной пуговицей носа. Серёжка и место уже оборудовал для него — ящик из-под бабушкиного лука. Он вырезал из журнала буквы, из которых составляется имя Бобик, и наклеил на боковую стенку. Получилось не очень ровно, зато красиво и не спутаешь: Бобик.

Прощай, Бобик! Прощай, славная Наташа…

— А Наташа Конова тоже едет?

— Нет, приказ только на меня.

Серёжка грустно уткнул подбородок в грудь. Он не заплакал. Плакать без пользы глупо. Приказ есть приказ. В армии не просят, а приказывают, не предлагают, а назначают.

— Собираться! — скомандовал отец, и начались обычные для офицерской семьи сборы в дальний путь.

Вечером Серёжка в последний раз сходил к костру, попрощался с друзьями-солдатами.

Расставание с Наташей было самым трудным.

Пижон облизал руки и отошёл в сторонку, чтобы не мешать хозяйке прощаться с другом.

— Уезжаешь?

— Ага.

— Жалко…

— Приказ…

— Приказ

есть приказ, — подтвердила Наташа и сказала фразу, которую не один раз слышала: — Приказ должен выполняться безоговорочно, точно и в срок.

— Ага.

— Не «ага», а «ясно», — машинально поправила Наташа и печально вздохнула: — Жалко, что уезжаешь.

Наташа ещё раз вздохнула и протянула Серёжке маленького костяного медвежонка.

— На память, — по-взрослому сказала она.

Серёжка не решился сразу принять такой дорогой подарок. Он знал, что медвежонок вырезан не из обычного моржового клыка, а из настоящего бивня мамонта. Наташа сунула медвежонка Серёжке в руку.

— Спасибо, — сглотнув от волнения и щемящего чувства благодарности, тихо произнёс Серёжка. От зашарил по своим карманам.

— Не надо ничего, — предупредила Наташа. — Ты мне лучше пришли с Чёрного моря большую берёзу. Если сможешь.

Он чуть не выкрикнул: «Смогу!» Но тут же вспомнил громадные деревья Большой земли и понял, что никакая почта не примет посылку с берёзой.

— Если смогу, — не осмелившись огорчить Наташу, пообещал Серёжка. — А краски я тебе пришлю обязательно.

Наташа давно мечтала нарисовать на стенах, обклеенных газетами, настоящий зелёный лес. Цветные карандаши для такого дела не годились: проткнёшь ещё, снегу полную квартиру наметёт.

— Пока, — сказала Наташа и кликнула собаку: — Буржуй!

Пижон, как известно, не сердился и на эту оскорбительную кличку. Ему было безразлично, как позовёт его хозяйка. Лишь бы она всегда была с ним и никуда не уезжала — ни к Северному полюсу, ни к Чёрному морю.

Наташа, не оглядываясь, уходила всё дальше и дальше. Пёс бежал рядом. Он не был ни пижоном, ни буржуем, а был обыкновенным другом.

Серёжка ещё постоял, глядя сквозь туманную пелену на стремительную фигурку Наташи, затем круто, на одной ноге, повернулся и бросился к дому.

Шофёр прогревал мотор. Стоял август, уже холодало. А где-то на южном берегу Большой земли, на золотом песчаном пляже, резвились в тёплых синих волнах мальчишки из Севастополя.

СЕВАСТОПОЛЬ

Мамонтовы летели до Симферополя, затем троллейбусом доехали до Ялты, пересели на крылатый теплоход «Метеор» и помчались в Севастополь.

Отец хотел «сразу вкусить все сто удовольствий», как метко сказала мама. Она и сама потеряла голову от счастья. Потому, наверное, и согласилась плыть морем.

Но всё обошлось благополучно. Море было таким смирным и гладким, что даже Серёжину маму не укачало.

«Метеор» летел по синему морю, как нарты по крепкому снежному насту. Не доставало лишь радужного полярного сияния.