Обыск с раздеванием
Шрифт:
– Ты можешь попробовать, - бросила она вызов.
И что теперь? Врать было слишком рискованно. Лучше стараться придерживаться истины.
– Я здесь, потому что хочу начать все сначала. Мне пришлось расстаться с прошлой жизнью. Думается мне, что Лас-Вегас разительно отличается от побережья Мексиканского залива Флориды, а стриптиз от моей работы в банке.
Он надеялся, что это хоть немного удовлетворит любопытство Ники... по крайней мере, о его прошлом. Сейчас, вероятно, ей захочется узнать, как именно он хотел бы поцеловать ее, провести язычком по ее влажной киске, заставить
– В банке?- в ее чертах сквозило удивление.
– Я довольно часто бываю в банке и ни разу не видела там работника, похожего на тебя.
– Я был директором филиала, экспертом по депозитам.
– Он подмигнул ей.
Ники закатила глаза.
– Так ты работал в банке. И что случилось?
– Я уволился, и меня занесло на Манхэттен. Моя сестра с мужем живут там.
– Он пожал плечами.
– Но это место мне не подошло. Мне казалось, что там слишком грязно и сыро. Моя нежная флоридская кровь не смогла вытерпеть зиму. Арендная плата за жилье в год равнялась трети ВВП страны и заставляла меня задыхаться каждый раз, когда я выписывал чек арендодателю. Я ненавидел метро, и думаю, что Рокетс слишком переоценивают. И я чертовски устал слушать говор янки.
Он был одним из немногих, кто не любил Нью-Йорк, но никогда никому не рассказывал об этом. Марк нахмурился, удивляясь, почему сейчас все выболтал.
– Как уроженка Нью-Йорка должна сказать, что ты слишком резок в своей оценке.
– Да? Если ты так сильно любишь Нью-Йорк, то почему там не живешь?
– Из-за моего дяди. Я должна была уйти прежде, чем он начнет пытаться диктовать мне, что надеть и что есть. Он думает, что должен контролировать мою жизнь, как он поступает со своим пятилетним внуком. По крайней мере, на расстоянии в две тысячи миль ему сложнее это делать.
– Ты скучаешь по Нью-Йорку?
Ники поморщилась.
– Не так сильно, как думала. Но сейчас речь не обо мне, а ты пытаешься сменить тему. Больше ни будем ее менять. Если я найму тебя, то почему ты думаешь, что в Вегасе тебе понравится больше, чем в Большом яблоке? Здесь также шумно и царит хаос.
– Да, тоже волнение. Мне нравится горячий ветер пустыни. Здесь даже воздух пронизан атмосферой Удачи. Откровенно говоря, я мог бы использовать немного ее волшебства.
Ники колебалась, а затем спросила.
– Почему? Что плохого было в твоей жизни во Флориде?
– Ты ведь не хочешь услышать все жуткие подробности.
Поставив туфли на стол, Ники повернулась к нему и подбоченилась.
– Я попросила два раза, так что, очевидно, мне интересно.
Он вздохнул, мысленно переваривая все то дерьмо, произошедшее в его жизни за последние несколько лет.
– Один мой... коллега в банке подставил меня, присвоив деньги. Моя сестра и шурин помогли доказать ложность обвинения, а я успел близко познакомиться с тюрьмой штата.
– Да, отстой. Но если все в конце концов поняли, что ты был невиновен, то почему ты не остался?
– Непросто работать с людьми, которые однажды уже поверили в мою вину.
– Умные люди не оставляют хорошие рабочие места из-за раненой гордости. Марк Габриэль, в твоей
– Она окинула его серьезным взглядом.
– У меня нет на это времени. Если ты приехал что-то мне сказать, то говори сейчас. У меня есть бизнес, которому необходимо уделять внимание.
Прямо. Не ходит вокруг да около. Марк восхищался ее способностью говорить по существу, даже если он с трудом сдерживает проклятия.
Марк вздохнул.
– Потом не говори, что я тебя не предупреждал...
Не зная, что еще сказать, он начал говорить, не сильно вдаваясь в подробности.
– В девятнадцать лет я обратился в суд, чтобы оформить опеку над младшей сестрой. Наши родители умерли. Вскоре после этого я узнал, что у меня вторая стадия меланомы. Мне сделали операцию, химиотерапию, я принимал всевозможные лекарства. Я потерял работу, медицинскую страховку, и мне приходилось полагаться практически во всем на мою шестнадцатилетнюю сестру.
– У тебя был рак?
– Пересаженная кожа на затылке подтверждает это. Моя сестра говорит, что я похож на патлатого рок-музыканта, но мои длинные волосы скрывают шрамы.
Ники улыбнулась.
– Сейчас ты пышешь здоровьем.
Ее улыбка была полна обещания, и это заставило его кровь закипеть. Он должен был десять раз подумать, прежде чем заводить этот разговор.
– Сейчас я здоров и вылечился от рака. Выходя на улицу, я использую солнцезащитный крем, регулярно прохожу медосмотры, постоянно занимаюсь спортом и флиртую с красивыми девушками.
Ему показалось, или она действительно немного расслабилась?
– Да, ты хорошо научился флиртовать. Значит, те ублюдки, на которых ты работал, тебя уволили?
Он кивнул.
– Но как только выздоровел, я нашел другую работу. Потом меня судили за хищение денег. В то же самое время моя сестра вышла замуж и переехала. Я... отказался от серьезных отношений. Затем я понял, что во Флориде меня ничего не держит, кроме плохих воспоминаний. Я уехал.
Марк сжал зубы и отвернулся. Он рассказал много. Слишком много. Пора заткнуться. Нечего было раскрывать рот и извергать темные подробности своей жизни. Боже, почему он просто не сказал ей, что ушел совершенно лысый после химиотерапии? Или то, что Тиффани, его бывшая жена, вышла за него замуж исключительно, чтобы отправить его в тюрьму за растрату? Может быть, он должен был рассказать Ники во всех деталях о своих переживаниях, когда попал за решетку. Серьезно, если он собирался мужественно рассказать обо всем, то почему бы не начать с этого? Что, черт возьми, случилось с его замыслом ее очаровать?
Замешательство ужалило его подобно пощечине.
Краем глаза Марк увидел, что Ники робко подошла ближе. Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на него не с жалостью в глазах, а с пониманием.
– На самом деле, я уехала из Нью-Йорка по тем же причинам, что и ты. Я скучаю по пицце. Я любила смотреть на салют над Статуей Свободы четвертого июля. Но остальное ... я могла бы без этого обойтись. Мой дядя был ходячим кошмаром. И остается таким до сих пор. Поверь, я все знаю о том, что значит иметь плохую репутацию и желать оставить все позади.