Обжигающий огонь страсти
Шрифт:
– Говорят, что ваша совместная мощь не уступает мощи Мак-Артура, – продолжал Уэнтворт.
Джон откинулся на спинку кресла, растопырив пальцы, сложил вместе ладони.
– И мы намереваемся употребить эту мощь на поддержание общественной, политической и экономической стабильности в Новом Южном Уэльсе.
– Стабильности? Вы просто хотите сохранить статус-кво и удержать власть в руках богатых и влиятельных людей.
Мужчины, сидевшие напротив друг друга, обменялись многозначительными взглядами. Пространство, разделявшее их, было куда шире стола, за которым они сидели.
После
– Мать и отец отдыхают в Кейптауне, – сказал он напоследок, – и я с трудом управляюсь со счетами.
– Конечно, идите считайте свои деньги, Джон, – язвительно заметил Уэнтворт.
Джон взглянул на него с насмешливой улыбкой:
– Вы знаете, какова единственная разница между таким либералом, как вы, и таким консерватором, как я?
– Какова же эта разница?
– У меня есть кое-что, и я хочу сохранить, что имею, а вы хотели бы кое-что из этого приобрести. – Он похлопал Адди по руке. – Увидимся позже, моя дорогая. Спокойной ночи, Уильям. Ваш радикализм отнюдь не мешает мне наслаждаться вашим обществом. Пожалуйста, заглядывайте опять.
– Спасибо, Джон, не премину заглянуть. И я тоже вам симпатизирую, хотя вы и неисправимый филистер.
Мужчины крепко пожали друг другу руки.
Глава 2
Уильям Уэнтворт стал частым гостем в доме Блэндингсов. А на следующий год, когда умерла Джоанна Диринг, он был одним из тех, кто нес гроб.
Перед смертью мать Адди высказала желание, чтобы ее похоронили в семейной усадьбе в Сёррее, рядом с родителями. Сэмюел выполнил ее желание – сразу же после официальной церемонии похорон он купил билет на быстроходный пакетбот «Западный ветер», отправлявшийся в Англию. Заполненный льдом гроб находился в трюме.
В отсутствие отца Адди вернулась обратно в дом Дирингов, чтобы присматривать за работой служанок и рабочих-каторжников.
– Ты уверена, что справишься? – спросил Джон с искренним участием.
Его убежденность в своем мужском превосходстве задела Адди за живое. Вздернув подбородок, она ответила:
– Я могу справиться не хуже отца. Да если уж на то пошло, то и не хуже тебя.
Вместе с Адди и ее детьми переехала и Мишель. Под управлением Адди дела и дома, и на ферме шли так же, как и при отце. Сидя в отцовском кабинете, она работала с утра до позднего вечера, частенько задерживалась и после того, как все слуги и работники укладывались спать. Когда же Адди, наконец, ложилась, бывало, что и после полуночи, то засыпала мгновенно, едва лишь голова касалась подушки. Спала крепко, не то что у Блэндингсов, где ей постоянно снились тревожные сны.
Однажды воскресным вечером в начале декабря, когда Адди доделывала кое-какие дела, в парадную дверь постучали. Слуги и дети давно уже спали. Запахнувшись поплотнее в пеньюар, она с некоторой опаской прошла в вестибюль.
Смахнув со лба локон, она чуть приотворила закрытую на цепочку дверь:
– Кто там?
– Уильям Уэнтворт. У вас все в порядке? Я увидел освещенные окна и решил проверить, все ли у вас в порядке.
– Как это заботливо с вашей стороны.
– Надеюсь, я не помешаю вам? – Перешагнув порог, он окинул Адди восхищенным взглядом. – Как вам всегда удается быть такой красивой? Почти все женщины выглядят в подобных одеяниях и без причесок сущими ведьмами.
Адди вскинула брови:
– Похоже, вы видели много женщин в неподобающем виде. Он в смущении рассмеялся:
– Ну… не так уж много.
– Пойдем в кабинет, Уилл, – сказала Адди и пошла впереди, чувствуя, что он разглядывает ее сзади. Не раздевает ли он ее в своем воображении? Или это ей только чудится? Ее щеки вспыхнули; прежде чем она успела совладать с собой – какой стыд! – она уже сама мысленно раздевала Уильяма.
Когда Адди наливала херес, ее рука дрожала, и графинчик позвякивал о край бокала. Уильям рассмеялся:
– Похоже, вы наигрываете какую-то мелодию.
– Мне просто пришлось слишком много писать, – солгала она.
Помимо своей воли она все время оглядывала его с головы до ног. Уэнтворт был в белой рубашке с открытым воротом, в пятнах типографской краски. В краске были кончики пальцев и даже узкие темные брюки, пожалуй, слишком узкие – ткань плотно обтягивала его мужскую плоть.
«Какая же ты потаскуха, Аделаида Диринг – Мак-Дугал, – мысленно упрекала она себя. – И самое худшее, что ты с готовностью грешишь в мыслях, а не на деле…»
Уэнтворт неправильно истолковал ее пристальный взгляд:
– Я должен извиниться за испачканную одежду. Мне не следовало заходить в таком виде, но, как я уже сказал, я очень встревожился.
– Я очень рада, что вы зашли, Уилл. Что до вашей одежды, она меня не смущает – сразу видно, что вы упорно и плодотворно работали.
– Да, верно. Мы потрудились на славу. Готовили первое издание нашей газеты. Завтра утром ее будут продавать на улицах Сиднея. Ларри и Барт остались на всю ночь.
– «Австралиец», – в раздумчивости проговорила Адди. – Хорошее название.
Он улыбнулся:
– Оно отражает политическое направление газеты. Австралия – страна, достойная занять место наравне с другими свободными странами. Новый Южный Уэльс – отныне анахронизм.
– «Газетт» – бездарный листок, – презрительно обронила Адди. – Это всего лишь рупор губернатора. Она льстиво подхватывает все, что изрекает сэр Томас, разбавляя все это пустопорожними сообщениями. Свадьбы, рождения, смерти – и прочее в таком же духе.
– «Австралиец» будет выражать мнения и стремления нашего народа.
Энтузиазм Уэнтворта был заразителен. Глаза Адди вспыхнули. Она подошла к Уильяму, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Поздравляю. С нетерпением дожидаюсь выхода в свет вашей газеты.
– Утром вы получите первый ее номер. Я дал Барту распоряжение, чтобы вам тут же доставили газету. Как только типографская краска подсохнет.
– Спасибо, Уилл. В один прекрасный день вы станете таким же знаменитым, как Вашингтон, Джефферсон и Франклин в Америке. Кто знает, может быть, дети даже назовут вас отцом нации.