Обжора-хохотун. История, рассказанная сэром Мелифаро

После полудня зарядил пестрый дождь. Струи у него вовсе не разноцветные, как можно подумать из-за названия, а просто разной температуры, ледяные, теплые и горячие — не кипяток, конечно, не ошпарят, а все-таки без зонта в такую погоду лучше не выходить.

Зонт в доме всего один, зато зеркальный. Франк когда-то побывал в городе, где в моде зеркальные зонты, захотел такой же, купил самый

большой и сам оклеил его осколками маленьких зеркал, которые Триша по его просьбе сперва дюжинами скупала в галантерейных лавках, а потом аккуратно разбивала на кусочки, сложив в полотняный мешок и ласково постукивая молотком, почти плача от сочувствия, приговаривала: «Ничего, мои хорошие, потерпите, зато какая потом интересная будет у вас жизнь! Много-много разных отражений, это гораздо лучше, чем одно и то же лицо изо дня в день».

Франк за все время воспользовался зонтом раз пять, причем ходил с ним не в город, а по каким-то своим таинственным делам, о которых никогда ничего толком не рассказывает. А Триша чувствует ответственность перед зонтом, вернее, перед разбитыми зеркалами, которым когда-то пообещала интересную жизнь. И поэтому регулярно их выгуливает, иногда даже в хорошую погоду берет зонт с собой и раскрывает его на рыночной площади, на вершине горы, где живет Алиса, на заросшем розами и ежевикой островке у Короткого моста или в Поднебесном кафе, устроенном на крыше самого высокого дома, — отражайте на здоровье.

А уж в дождливую погоду Триша просто обязана выйти из дома с зонтом. Отлынивать от прогулки нельзя. То есть можно, конечно, но совестно. Поэтому приходится надевать высокие непромокаемые сапоги, босиком-то под пестрым дождем только плясать сподручно, потому что пяткам то нестерпимо холодно, то, напротив, горячо — поневоле станешь подпрыгивать столь резво, что марионетки из соседней лавки уставятся на тебя с завистью, а их хозяйка, тетушка Уши Йоши, с жалостью, уж ей-то известно, что по доброй воле так никто не скачет.

Сапоги Триша не любит и поэтому никогда не помнит, куда их задевала. И не понимает, какой логикой руководствовалась, когда спрятала левый сапог в шкаф, а правый… Куда она сунула правый — ответ на этот вопрос неведом даже Франку, который знает все на свете (и кое-что во тьме, добавил бы он сам). Поэтому сейчас Франк сидит за столом и с неподдельным интересом наблюдает, как Триша носится по дому в одном сапоге, со сложенным зеркальным зонтом под мышкой. Она и сама не отказалась бы поглядеть, как это выглядит со стороны. Судя по выражению лица Франка, захватывающее зрелище.

— Вспомнила! — сама себе не веря, восклицает Триша. — Вспомнила! Сейчас!

Она выскакивает в коридор так стремительно, что тень ее испуганно шарахается от дверного косяка — нет уж, лучше я тут подожду, — и возвращается с победой, все еще в одном левом сапоге, но торжествующе размахивая его беглым близнецом.

— Ну конечно! Я же вазу из него сделала.

Опьяненная успехом, Триша говорит гораздо громче, чем обычно. Франк приподнимает бровь, всем своим видом изображая заинтересованность.

— Цветы, — объясняет Триша. — Не знаю, как называются. Белые и лиловые, на высоких стеблях. Помнишь?

Красивые! Принесла их с рынка, и оказалось, все наши вазы для них слишком короткие. А кухонную посуду ты для букетов брать не велел. И я решила — поставлю в сапог. Они у меня как раз высокие. И непромокаемые. Значит, воду набрать можно. И набрала, и прекрасно стоял букет!

— Не сомневаюсь, — мягко говорит Франк. — На его месте кто угодно прекрасно стоял бы. В такой замечательной вазе что ж не постоять.

Трише ясно, что Франк над ней смеется. Но это совсем не обидно. Даже наоборот. Сразу чувствуешь себя полезной, вон какое хорошее дело сделала — целого Франка насмешила. Молодец, хорошая кошка, теперь можно и погулять.

— Я скоро вернусь, — говорит она. — Ну, до ужина точно вернусь.

— Конечно, ты вернешься до ужина, — соглашается Франк. — Довольно затруднительно приготовить ужин, вернувшись после него. Даже у меня так не получается.

— Ой, а надо будет приготовить? Я думала, ты сам.

— Помощь мне сегодня не помешает. Клиентов я, если что, и без тебя покормлю, но если вечером сюда заявится гость, хотелось бы иметь под рукой что-нибудь этакое.

— Гость? Хорошо бы! Давно уже у нас никого не было. Я имею в виду, никого такого.

— Никого, кто рассказывает истории, — кивает Франк. — Это непорядок.

— Я думала, Макс человек сто в гости позовет, — вздыхает Триша. — Или даже больше. Будут ходить и ходить, один за другим, пока твои пригласительные открытки не закончатся. А потом Макс попросит еще стопку, и ты, конечно, дашь. А ему, получается, никто не нужен?

— Нужен, не нужен — это он пусть сам разбирается. Я знаю одно: чтобы звать гостей, надо самому сидеть дома. А этот трюк удается Максу гораздо хуже прочих.

— Какой трюк?

— Подразумевается, что наш друг не слишком преуспел в искусстве домоседства, — высокопарно говорит Франк. — Чего смеешься? Для него подолгу оставаться на одном месте — нелегкая задача. Впрочем, Макс делает некоторые успехи. По крайней мере, раз в несколько дней более-менее вовремя является к ужину. В его случае это примерно так же непросто, как для тебя — спать на потолочной балке.

— Ну, я вообще-то могу там спать, — напоминает Триша.

— Конечно можешь. Но не делаешь. Потому что в кровати гораздо удобнее. Вот и ему…

— Гораздо удобнее не возвращаться домой к ужину? Надо же, — вздыхает Триша.

— И подружка у него такая же непоседа, — поразмыслив, добавляет Франк. — Очень удачно получилось.

— Меламори как раз не настоящая непоседа. Говорит, будь ее воля, первую дюжину лет путешествовала бы исключительно из нашего сада за мороженым и обратно. Но ты же сам видел, какой у нее начальник. Сказал — погуляла, и хватит. Ночуй где хочешь, да хоть на границе между светом и тенью, а на службу являться изволь.