Обзор истории русского права
Шрифт:
В древнейший период князья активно устраивали браки своих слуг, как это видно из остатков в праве литовско-русском. Формы этого права в Московском государстве суть: выводная куница — плата наместнику или волостелю, если девица выходит за пределы общины или земли, и новоженый убрус, когда она выходит замуж в той же волости. Последний имеет, действительно, значение только подарка, первая есть выкуп, получаемый местной властью за потерю лица в обществе. Это сделалось особенно ясно, когда распространилось крепостное право; тогда помещики видели в выводе продажу крепостной девки другому владельцу. Но само начальство (государство или мирское) не имело уже дела с женихом, а требовало платы от отца невесты, предоставляя этому последнему расчеты с женихом (впрочем, иногда взимало и непосредственно с жениха). После Петра долго оставалось это право неотмененным, вымирая естественною смертью. Иногда воеводы и губернаторы не пользовались им, иногда пользовались, пока, наконец, в 1775 г., по поводу мира с Турцией, Екатерина II в числе разных льгот установила и следующие: «Где в которой области империи нашей состоит запрещение вступать в брак без дозволения губернаторского или градоначальника, и за таковое дозволение собирается сбор или деньгами или скотом, через сие всемилостиво отрешаем таковое запрещение и сбор и дозволяем всякому роду и поколению людей вступать в брак без подобного дозволения и платежа» (№ 14275).
Со времен Петра образовалось новое условие брака – это дозволение на брак гражданским и военным чиновникам от их начальства. Оно исходит уже не из права начальства устраивать браки, а из обязанности государства опекать своих подданных (заботиться о их личном благосостоянии) и вместе из обязанности подчинять личные интересы служебным. Прежде всего (в 1722 г.) запрещение вступать в брак без дозволения начальства сделано для флотских офицеров (гардемаринов, Реглам. Адм. П. С. 3., № 3937) под штрафом 3-годичной каторжной работы (в 1765 г. это постановление дополнено тем, что гардемарину вообще до 25 лет не дается разрешения на брак); затем в 1744 г. – для ландмилиции (впрочем, последнее по представлению синода и из других оснований); в 1764 г. – для пехотных полков, где уже определенно выражена цель таких узаконений: «ибо ежедневная практика показывает, сколь много добрых, молодых офицеров от причины таковых браков в косность приходят» (инструкция пехотного полка. П. С. 3., № 12289); в 1766 г. то же распространено и на кавалерийскую службу. Впоследствии явилось новое основание для удержания в силе этого постановления, именно опасение двоеженств (П. С. 3., № 18521). В 1800 г. был даже дан указ, по которому на каждый брак генералов, штаб– и обер-офицеров должно быть испрашиваемо высочайшее соизволение (№ 19244), но это отменено в 1808 г. (№ 22823). Откуда явилось в Своде запрещение браков гражданских чинов без дозволения начальства – не знаем.
д) Единоженство. Брак не может быть заключен при существовании другого предшествующего. Это правило образовалось только в христианскую эпоху; в языческую эпоху господствовало многоженство. Впрочем, и тогда оно не было безграничным: наш первоначальный летописец о самых нецивилизованных из славянских племен, т. е. о радимичах, вятичах и северянах, говорит: «Имяху же по две и по три жены», что в его глазах, очевидно, составляет высшую степень дикости и варварства. Подобно этому Козма Пражский говорит о чехах: «Binasve 1 ternasconjuges habuere licuit». Итак, три жены для обыкновенных людей считались высшей дозволенной мерой многоженства. Князья, особенно такие, как Владимир, могли превышать эту норму, но и у них число жен было очень ограничено, при полной неограниченности наложничества: у Владимира в язычестве было б жен водимых, а наложниц 800 (300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 в Берестове). По сказанию Ибн-Даста, «если упокойника (русса) было три жени… то самая любимая приносит себя в жертву». Сожжение вдовы (одной) указывает на наклонность славян к единоженству, что, по-видимому, было уже осуществлено у полян.
Тем не менее и в христианскую эпоху следы многоженства оставались долго. В уставе Ярослава ясны следы борьбы христианства с старыми привычками: церковь боролась как с тем, что люди произвольно отпускали жен и потом вступали в брак с другими (это не есть двоеженство в действительном смысле, а нарушение законов о правильности развода), так и с двоеженством в собственном смысле: «Если две жены кто водит, то епископу 40 грив., а которая подлегла, ту взять в церковный дом, а первою держать по закону; если муж будет дурно обращаться с нею, то подлежит казни» (ст. 13). Преследовалось и многомужие, но опять в смысле нарушения закона о разводе: «Если жена пойдет от своего мужа за иного замуж, то взять ее в дом церковный, а новоженя митрополиту в продаже». Победа церкви в земскую эпоху далеко не была полной: «Без труда и без срама две жены имеют, вопреки вере нашей», – говорит митрополит Иоанн. На то же указывает и то обстоятельство, что церковные уставы последующих времен повторяли постановления устава Ярослава: например, устав Смоленского князя Ростислава 1150 г. в числе дел, подлежащих епископскому суду, упоминает двоеженство.
В Московском государстве (преимущественно на окраинах его) частые случаи двоеженства в несобственном смысле происходили от неустойчивости форм совершения и расторжения брака. Во многих случаях допускался, как увидим, брак невенчанный. Другое обстоятельство, ведшее к тому же – это рабство. Уложение, говоря о двоеженстве холопов, озабочено только тем, кому должна принадлежать та и другая жена: именно, если холоп сбежит и женится в бегах на другой у другого боярина, то, если жива его первая жена у прежнего господина, холоп возвращается без новой второй жены, если же первая жена умерла, то холоп возвращается с новой его женой (XX, 84).
В XVIII в. относительно двоеженства были разрешаемы следующие вопросы: какой брак расторгается при двоеженстве? По правилу основному, при двоеженстве первый брак признается действительным, а 2-й незаконным. Но в 1723 г. синод подверг рассмотрению тот случай, когда один супруг произвольно оставляет другого и вступает в новый брак; по решению синода, в таком случае надо войти в рассмотрение того, не был ли оставленный супруг сам виноват в бегстве другого, если так, то предписывается первый брак развести, а второй оставить в силе. Затем, в 1741 г. (П. С. 3., № 8450) рассмотрен вопрос, может ли человек вступить в новый брак, если он заведомо имеет живую жену, но в другом государстве (речь идет о военнопленных). Еще в Московском государстве митрополит разрешил князю Вельскому вступить в Москве в новый брак, несмотря на то, что в Литве осталась у него жена, мотивируя тем, что, где нет сожительства, там и брака быть не может. Теперь (1741 г.) сенат решил в противоположном смысле. Впрочем, здесь основная цель была сторонняя, чтобы предупредить насильственное закрепощение военнопленных.
Вопрос о судьбе супругов при восстановлении первого брака. Случаи двоеженства во множестве продолжались и в XVIII в.: еще в 1767 г. (П. С. 3., № 12935) синод свидетельствовал в своем указе, что из дел усмотрено, что в епархиях обыватели многие от живых жен, а жены от живых мужей в брак вступают». Обстоятельства, препятствовавшие утверждению единоженства, были все те же, именно крепостное право. Восстановляя первые браки, законодатель каждый раз был озабочен судьбой супругов при этом. Приведем примеры: отставной поручик Михаил Апухтин, женясь на крепостной своей девке, Татьяне Даниловне, потом, не хотя с нею жить, выдал ее в замужество за Елецкого казенного кузнеца Ивана Маркина. Дело это решаемо было несколько раз, именно в 1-й раз в 1766 г. синод, согласно с каноническими постановлениями, решил: брак Татьяны с кузнецом расторгнуть, позволив кузнецу жениться (предполагается, что кузнец не знал о 1-м браке); Татьяну признать законной женой Апухтина, а для того, чтобы он принял ее, как действительную жену, увещевать его, и в случае неудачи увещаний, заключить в монастырь на покаяние, пока не покается, а между тем на содержание Татьяны, как законной его жены, выдавать из имения Апухтина. Но когда во второй раз
Вопрос о судьбе детей, рожденных от второго брака. Затем рождается вопрос: какова судьба детей при двоеженстве или двоемужии, особенно если один из супругов был признан невинным (вовлечен в брак неведением о прежнем браке)? В 1788 г. из сената поступил на Высочайшее рассмотрение такой казус: опять Апухтин, будучи женат на крепостной своей девке, женился при живой жене на Марье Бахтеяровой. Бахтеярова вступила в супружество, не зная, что он женат, и полагаясь на его уверение, что он холост. Брак этот был расторгнут, но дело шло о судьбе детей, прижитых от Бахтеяровой. Императрица решила: «…рожденных от нее в том браке детей допустить к наследству, званию и достоинству наравне с прочими его, Апухтина, детьми тем паче, что не предъявлено ни от кого и никакого опровержения на то, чтобы они рождены были не в том браке и не от него, Апухтина, и что вступление Апухтина во 2-й брак, будучи уже женатым на крепостной своей девке, не может относиться к виновности прижитым со второй его женой детям, а виною состоит единственно он, Апухтин, за что и долженствует с ним поступлено быть по законам» (П. С. 3., № 16627).
От этого мудрого и человеколюбивого начала последующее законодательство уклонилось вполне. Не только было признано, что дети, рожденные во 2-м браке при существовании первого, суть незаконнорожденные и потому никаких прав на имущество и состояние своего отца предъявить не могут, но однажды было постановлено, что такие же невыгодные последствия наступают для них и при предполагаемом двоеженстве.
Предполагаемое двоеженство или двоемужие. Для предупреждения двоемужия в 1812 г. было постановлено, что «солдатская вдова не прежде правом вдовства своего может пользоваться, как по получении от инспекторской военной коллегии экспедиции паспорта, удостоверяющего о смерти мужа ее», так как синод изъяснил, что «вторые браки без законного удостоверения о смерти первых мужей суть противозаконны». На этих основаниях сенат в 1812 г. постановил: «…на сем основании и с прижитыми в таковых вторых браках детьми надлежит поступать, как о незаконнорожденных от солдатских жен установлено» (П. С. 3., № 25140).
Условия, возникающие из последовательности браков одного за другим. Траурный год установлен византийскими кодексами для вдов из понятных физиологических причин (для различения отца). Русские узаконения в XVIII в. распространили его и на вдовцов, конечно, из чисто моральных оснований. Ныне постановление о траурном годе не удержалось в нашем законодательстве.
Повторение брака. Брак одним лицом может быть повторяем, по прекращении предшествующих, лишь определенное число раз. Учение христианской церкви в этом отношении шло вразрез с древнеримской практикой: церковь вовсе не одобряла повторение брака. Светское право Византии в христианскую эпоху колебалось, воспрещая то 3-й брак, то 4-й и во всяком случае с повторением брака соединяя разные невыгоды имущественные. Церковь, уступая плотским стремлениям, не расторгала повторительных браков, но преследовала их епитимиями. Когда христианское учение принесено на Русь, то здесь языческое обычное право решало неодинаково вопрос для вдовца и вдовы. Конечно, для первого брак мог быть повторен неограниченное число раз, но для вдовы не всегда, или лучше не для всех вдов: главная жена была сожигаема, в чем выразилось, между прочим, понятие, что она может быть женою только одного мужа и здесь и на том свете. Но прочие вдовы могли вступать в повторительные браки, как показывают сватовство Ольги и пример Владимира, женившегося на вдове брата. Словом, и здесь для строгого учения церкви почва была весьма неблагоприятна. Однако, это не помешало и у нас церкви относиться с такой же строгостью к данному порядку вещей: «…на тот брак не ходи, иже двоеженец, или триженец», – предписывала церковная власть еще в 1499 г. В следующих веках церковь сделалась несколько уступчивее, хотя лишь 1-й брак получал венчание, а 2-й и 3-й только благословлялись. В случае брака первобрачного супруга с второбрачным, первый из них венчался, а второму клали венец на плечо. Свидетельства Герберштейна и Майерберга подтверждают тот взгляд, что церковь лишь первый брак признавала таинством, а два остальные она терпела, как зло, и признавала лишь гражданские последствия таких браков. Но жизнь противилась этому строгому учению, допуская и 5, б и 7-й браки (пример Ивана Грозного), даже 10, как показывает пример вятчан. Атак как светский закон не регулировал этих отношений, то до Уложения царя Ал. Мих. четвертые браки признаваемы были за гражданские законные. Лишь с Уложения (XVII, 15) и указа 1651 г. 4-й брак лишен был юридической силы: вдова после 4-го брака и ее дети не получали наследства после смерти мужа и отца (П. С. 3., № 64; Уложение запрещает жениться на 4-й жене, а указ 1651 г. – выходить замуж за 4-го мужа). Что именно со времени издания Уложения нужно признать это правило действующим, доказывается указами 1670, 1676 (П. С. 3., № 633) и 1677 г. (№ 700), по которым те жены, с которыми муж вступил в 4-й брак до Уложения, могут получить прожиточные поместья, а дети их – поместья и вотчины их отца. Здесь не установляется какого-либо искусственного срока давности: это видно из того, что за такими женами и их детьми не только оставляются те поместья и вотчины, которые даны им до Уложения, но и такие, которые даны были после воспрещения 4-го брака в Уложении. По указу 1676 г. дети таких вдов пользуются правами наследства и от боковых родственников своего отца.