Оцеола, вождь семинолов

Рид Томас Майн

Если бы я был жив, я назвал бы ее Хадж-Евой. Но теперь, когда я уже умер, это, должно быть, ее дух.

Рядом с ней еще одна женщина — моложе и красивее. Если существуют ангелы, это самый прекрасный ангел на небесах. Неужели это дух Маюми?

Как попала она в этот ужасный вертеп к дьяволам? Это не место для нее. Она не совершила преступлений, за которые ее могли бы сюда низвергнуть.

Где я? Не сон ли это? Только что я был весь в огне, теперь пылает только мой мозг. Мое тело овеяла прохлада. Где я?

Кто ты, склонившаяся

надо мной и дарующая мне прохладу? Неужели это ты, Хадж-Ева, безумная королева? Чьи это нежные пальцы касаются моих висков? О, какое блаженство приносит мне их легкое прикосновение!.. Нагнись, чтобы я мог взглянуть в твое лицо и поблагодарить тебя… Маюми! Маюми!

* * *

Я не умер. Я жив. И я спасен. Сама Хадж-Ева, а не дух ее, лила на меня прохладную воду. Сама Маюми смотрела на меня своими прелестными, блестящими глазами. Неудивительно, что я принял этих женщин за ангелов.

— Проклятие! — раздался хриплый от бешенства голос. — Уведите прочь этих женщин! Разожгите снова костер!.. Сумасшедшая королева, прочь отсюда! Ступай к своему племени. Это мои пленники! Твой вождь не имеет права… К черту! Нечего тебе мешаться в мои дела!.. Разожгите костер!

— Ямасси! — воскликнула Хадж-Ева, обращаясь к индейцам. — Не слушайте его! А не то страшитесь мести Уикомэ! Его дух разгневается и покарает вас. Куда бы вы ни пошли, читта-мико будет всюду преследовать вас! Шум его хвоста будет вечно звучать у вас в ушах! Он будет кусать вас за пятки, когда вы будете в лесу… Скажи, король змей, правду ли я говорю?

Говоря это, Хадж-Ева взяла гремучую змею в руки и держала так, что все могли ее видеть. Змея зашипела и зашумела хвостом, издавая резкий звук: «скирр».

Кто мог сомневаться в том, что это был утвердительный ответ? Кто хотите, только не ямасси. Скованные ужасом, они застыли под взглядом могущественной колдуньи.

— А вы, черные беглецы и изменники, у которых нет бога и которые не боятся Уикомэ, только посмейте снова разжечь костер!.. Посмейте только подбросить в огонь хоть одну хворостинку, и вы сами очутитесь на месте пленников! Сейчас здесь появится тот, кто сильнее вашего желтого чудовища, — ваш вождь!.. Вот он, Восходящее Солнце! Он идет! Он уже близко!

Она умолкла, и в ту же минуту из леса донесся лошадиный топот. Сотни голосов слились в одном крике:

— Оцеола! Оцеола!

Этот возглас был целительным бальзамом для моего слуха. Почти спасенный, я снова начал бояться, что это окажется только короткой отсрочкой казни. Наше избавление от смерти было еще далеко не решенным делом: нас защищали лишь слабые женщины. Мулат вместе со своими свирепыми приспешниками вряд ли уступил бы их требованиям. На их угрозы и мольбы не обратили бы даже внимания — снова зажгли бы костры и довели бы казнь до конца. По всей вероятности, так и случилось бы, не подоспей Оцеола вовремя.

Его появление и звук его голоса

сразу ободрили меня. Под защитой Оцеолы нам нечего было больше бояться. Внутренний голос подсказал мне, что явился наш избавитель.

Вскоре его намерения стали ясны. Он остановился прямо против нас, сошел со своего великолепного черного коня, так же богато убранного, как и он сам, и, бросив поводья первому попавшемуся воину, подошел ко мне. Его осанка была величественна, его наряд — живописен и красочен. И снова я увидел, на этот раз по праву украшавшие гордую голову, три страусовых пера, которые так часто обманывали мое воображение.

Подойдя к нам, Оцеола остановился и пристально взглянул на нас. Он мог бы улыбнуться, видя нас в таком нелепом положении, но в его лице не было и тени легкомыслия. Наоборот, он был серьезен, и в его глазах светилось сострадание. Мне даже показалось, что он опечален.

Несколько минут он стоял неподвижно и безмолвно. Он переводил взгляд с меня на моего товарища, как бы стараясь различить нас. Это было нелегко: дым, пот и зола сделали нас похожими друг на друга. Нас трудно было узнать.

В эту минуту Маюми тихо приблизилась к Оцеоле и что-то шепнула ему на ухо. Затем она снова вернулась ко мне, опустилась на колени и коснулась моих висков своими нежными руками.

Никто не слыхал слов Маюми, кроме молодого вождя. На него они произвели магическое действие: он весь преобразился. Его глаза гневно сверкнули, и печальный взор уступил место яростному взгляду. Обратившись к желтому вождю, он прошептал одно слово:

— Дьявол!

Затем он несколько секунд молча и в упор смотрел на мулата, как будто желая испепелить его своим взглядом. Мулат старался отвести глаза от этого пристального взгляда, дрожал, как лист, и молчал.

— Дьявол и негодяй! — продолжал Оцеола, не меняя ни тона, ни позы. — Вот как ты выполнил мое приказание? Разве этих людей я велел тебе взять в плен? Подлый изменник и раб! Кто разрешил тебе эту огненную пытку? Кто научил тебя? Уж конечно, не семинолы. Ты и твои негодяи действовали, прикрывшись их именем. Ты опозорил имя семинолов! Клянусь духом Уикомэ, мне следовало бы поставить тебя на место тех, кого ты здесь мучил, и сжечь тебя так, чтобы осталась одна зола! Но я дал себе слово никогда никого не пытать. Убирайся прочь с моих глаз!.. Впрочем, нет, стой! Ты еще можешь мне понадобиться…

И, закончив свою речь этими неожиданными словами, молодой вождь снова повернулся ко мне.

Мулат не произнес ни слова, но в его глазах можно было ясно прочесть желание отомстить. Мне показалось, что он смотрит на своих свирепых приспешников, как будто приглашая их вмешаться. Но они знали, что Оцеола пришел не один: из леса доносился конский топот. Очевидно, там, недалеко, находились воины Оцеолы. Стоило ему крикнуть: «Ио-хо-эхи!» — и они пришли бы к нему на помощь, прежде чем смолкнет эхо.