Оцепеневший

Ксавьер Нил

— Ты называешь меня «милый». Называешь «малыш». Ты называешь меня Логаном, — напоминаю я.

Слава Богу, ее взгляд поднимается ко мне.

— Зачем ты здесь?

— Ради тебя. Ради нас. Зачем же еще?

— Ты кристально ясно дал мне понять вчера, что бы между нами ни было, это было лишь шилом в мешке.

— Я не врал, Макс.

— Да ладно? — Она сильнее обхватывает свое тело. — Откуда мне знать, врал ли ты тогда, и не врешь ли ты сейчас?

— Может, поверишь мне?

— Поверить тебе? — я заслужил насмешку в ее тоне, но от этого все равно больно. — Ты хочешь, чтобы я поверила в херню, которая

слетает с твоего языка, когда ты врешь мне каждый раз, как только у тебя есть шанс?

— Я еще не врал тебе!

— О, так я была всего лишь зарубкой на спинке твоей кровати?

— Тогда соврал! — раздражение снова начинает бурлить во мне. — И все. Это единственный раз, когда я соврал тебе, Макс.

— Да, конечно.

Я указываю пальцем на нее.

— В этом и проблема! Ты всегда предполагаешь что-то насчет меня!

— Я знаю тебя, Логан! — криком отвечает она. — Я знаю тебя лучше, чем ты, бл*дь, знаешь сам себя! Ты ешь желейных мишек только зимой, потому что медведи впадают в спячку в это время. Ты покупаешь только белые носки, потому что тебе слишком, черт возьми, лень разбирать их в день стирки. Ты ненавидишь мелодрамы, хотя рыдал на «Виноваты звезды».

Ударьте меня. Это был реально грустный фильм.

— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой с первой ночи, когда ты рассказал мне, что твой отец оставил тебе рубец на шее размером с четвертак. Так что, да, Логан, я с уверенностью могу предположить некоторые вещи.

Делая глубокий вдох, я качаю головой.

— Но ты была неправа. Я не трахался направо и налево. Я не искал еще одну цыпочку для очередного быстрого секса. Единственный раз в своей жизни я пытался сделать что-то правильно, Макс! И я хочу сделать все правильно с тобой! Скажи мне! Скажи мне, как сделать все лучше? Как сделать все правильно?

Застигнутая врасплох, она содрогается:

— Я… я… я… я не знаю!

Чувствуя неловкость, я спрашиваю:

— Ты не знаешь? Что ты имеешь в виду под «я не знаю»? Ты пытаешься сказать мне, что нельзя ничего сделать?

— Я не говорила этого…

— Тогда что ты говоришь?

— Я не знаю, что сказать! Господи, как же в книгах все намного легче!

— Это то, что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я сказал какую-то сопливую и заводящую хрень, которую они используют в тех тупых книгах, которые ты читаешь?

Превратившись из грустной в разъяренную, она топает ногой:

— Да!

— Хорошо! — я надвигаюсь на нее всем телом, заставляя ее пятиться назад к двери. Глядя в ее глаза, я признаюсь. — Макс… ты вся моя жизнь. Моя первая мысль по утрам — о тебе. Неважно, один я или со мной в постели есть кто-то еще, мой день начинается и заканчивается с тебя. Так было всегда, и, черт, скорее всего, так и будет всегда. Я всю свою жизнь живу для тебя. Я дышу для тебя, Макс. Я делаю очередной вдох, чтобы тебе не пришлось проживать свой следующий день без меня. Чтобы я мог защитить тебя. Чтобы мог заставить тебя улыбаться. Чтобы тебе никогда не пришлось жить одной. Я не мог понять, что, черт побери, со мной случилось. Я могу бы умереть завтра, и единственная причина, по которой я не захочу, это потому что у тебя не будет меня. Потому что ты не сможешь обнимать меня во время грозы. Потому что у тебя не будет моих пальцев, которыми

я бы проводил по твоим волосам, когда воспоминания о твоем отце возвращаются из ниоткуда и их становится слишком много. Потому что у тебя не будет меня, чтобы убедить тебя, что ничего плохого не сможет тебя сломить. Я живу и дышу ради тебя, Макс.

Ее нижняя губа дрожит, и я расслабляю плечи:

— Сейчас, если ты решишь, что это, и правда, конец, значит, я пойму. Но услышь меня, когда я говорю, что неважно, что ты решишь, я не перестану преследовать тебя. Я буду преследовать тебя, пока не начну передвигаться с ходунками, и какой-то сопливый студентик не начнет менять мне подгузники. Я стану зачинщиком драки в доме престарелых, если это будет означать, что я смогу дышать для тебя еще хоть одно мгновение.

Не думайте, что я не смогу надрать кому-то задницу, даже когда мне стукнет семьдесят пять.

Заправляя выбившуюся прядь волос ей за ухо, я продолжаю искренне:

— Прости меня, Макс. Я имею в виду, по-настоящему прости. Не только за то, что облажался в этот раз, а за все то время, когда меня не было рядом с тобой, хотя это было все, чего ты хотела. Прости за то, что отвернулся от тебя, когда мне всего-навсего лишь нужно было сказать «да». Прости меня за все, малышка. Ты нужна мне…

— Ты тоже мне нужен, — хрипит она и решительно набрасывается губами на мои губы.

Бл*дь, да!

С тихим стоном я толкаю ее к двери и позволяю ее языку, который тянется к моему, готовому умолять о прощении снова и снова, протолкнуться между моих губ. Ее пальцы запутываются у меня в волосах, притягивая меня ближе и ближе к ней. Туда, где — я знаю — находится мое гребаное место.

Пожалуйста, скажите мне, что вы настолько же счастливы, как и я сейчас. Вы ведь никогда не сомневались во мне, так ведь? Вы знали, что я смогу разгрести это дерьмо. Спасибо за веру в меня. Я ценю это. А теперь вернемся к поцелую…

Глава 18

Макс

— А она неплоха, — произносит Эрин менее убедительно, стоя рядом со мной, пока мы наблюдаем за выходом Моники в маленьком красном лифчике от бикини и в такого же цвета стрингах, в паре со шпильками настолько тонкими, что они кажутся прозрачными. — Она, вроде как похожа на спасателя пляжа Малибу.

— Ты сама выбрала ей наряд! — хихикая, я толкаю ее локтем, и ее топ от черного бикини без бретелек даже не сдвигается, словно он к ней приклеен.

Это Эрин. Я не удивлюсь, если она, и правда, его приклеила. Она делала вещи и более безумные. Вы еще не видели, что она может сделать с упаковкой разноцветных фломастеров.

Моника поднимает табличку с именем Петли, и двигает бедрами под музыку, пока народ ликует. Эрин качает головой.

— Она двигается, как рыба в воде.

— Она подходит, — настаиваю я, с возбуждением наблюдая за выходом Логана.

— Не все могут двигаться так сексуально, как ты, детка, — голос Си Джея с усмешкой звучит в наушниках.