Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога
Шрифт:
Радик возмутился:
– Да что вы себе позволяете?!
Генрих скептически усмехнулся:
– Это, дорогой мой, не я! Это вы себе позволяете! И при этом думаете, что вольны в своих поступках и помыслах. Однако нет! Пока вы искали спасения, прошло три или даже четыре месяца! Вы думаете, ко мне больше не приходили такие вот несчастные в надежде на чудо? Так вот! Приходили! Бывший прокурор, который всю жизнь занимался тем, что калечил людям судьбы за взятки; генерал ФСБ, отправивший в горячие точки тысячи молодых ребят как пушечное мясо; горе-строитель, по вине которого обрушилось несколько многоэтажек; барышня, торгующая живыми людьми; именитый хирург, посадивший на иглу не один десяток подростков-мальчиков,
Радик почувствовал прилив благодушия.
– Так откуда вам стало известно, что мои дела улучшились?
– Смотрите! – Генрих вновь ткнул пальцем в картинку. – Это – ваше сегодняшнее сканирование. На первый взгляд различий нет, но тончайшие электронные измерения зафиксировали уменьшение плотности очага и увеличение разрыва крайней линии. Это говорит о том, что у вас начался процесс регенерации здоровых клеток. Я так это называю.
– А может он повернуться вспять? – тихо спросил художник.
– Не знаю. Для этого нужны не менее веские основания, как и для начала формирования «очага вины». По крайней мере, это случится не скоро.
– Ну что же, спасибо, дорогой товарищ, как вы любите говорить, – произнес Радик, поднимаясь из кресла.
– Обращайтесь, – съязвил ученый, – и не забудьте позвонить Борису!
Радик повернулся:
– Даже не сомневайтесь, я понимаю, кому и чем я обязан. ...Кстати, профессор, неужели эта молодая женщина успела так сильно провиниться перед Господом, что уже шагнула на тропу смерти?
– Не знаю, пока не знаю. Всего наилучшего.
Генрих встал, демонстрируя, что продолжать беседу не намерен. Ему и правда хотелось скорее вернуться к Маше.
Маша
Для того чтобы найти жемчужину, нужно хотеть найти ее; но не слишком сильно хотеть – можно спугнуть удачу.
Генрих очень надеялся, что у новой пациентки закончился слезный запас, по крайней мере, Арина должна была позаботиться об этом. Так и было: Арина и Маша пили чай и мирно болтали. Но как только девушка увидела Генриха, ее лицо моментально сморщилось в горестной гримасе.
Генрих устало вздохнул:
– Если вы все время будете рыдать, я точно не смогу вам помочь. Тем более мы еще не знаем наверняка, нужен я вам или нет.
Зря он это сказал. Он еще не закончил фразу, как Маша рухнула на колени прямо перед ним и начала причитать:
– Нужен, нужен. Конечно, нужен. Я не понимаю, как я могу умирать – я ведь такая молодая! Я жить хочу, любить хочу! Я имею право!
– Подождите, кто вам сказал, что вы умираете?
– Все! И врачи, и колдуны, и гадалки, и... я сама знаю. Помогите мне, пожалуйста, помогите! У меня рак! Вы понимаете – рак! Если мне сделают операцию, даже удачно, я никогда не смогу родить ребенка! А зачем мне жить, если я буду пустоцветом!
Маша вызывала симпатию своей порывистостью и подкупающей искренностью. Однако в ее взгляде и выражении лица иной раз сквозила какая-то прирожденная стервозность, порочность и вызов. Ей было все равно, что Арина шикала и прикладывала палец к губам в надежде заставить гостью говорить тише. Генрих между тем внимательно наблюдал за манерами и выражением странного заплаканного лица. Молодая
– Вставайте, хватит слез, – Генрих протянул девушке руку. – Пойдемте в лабораторию.
Девушка послушно умолкла и подала ученому горячую мокрую ладонь. Генрих отметил про себя, что рука у Марии была гораздо большего размера, чем требовалось такому хрупкому телу.
Арина скептически поджала губы и пристально посмотрела им вслед. Девушки-лаборантки перешептывались на кухне – такой симпатичной пациентки у профессора еще не было. Арина глубоко вздохнула, словно очнувшись от раздумья, шикнула на «бездельниц», похрустела суставами пальцев и принялась за уборку. Очевидно, что-то выбило ее из колеи – Арина уже давно сама не бралась за инструментарий, только руководила процессом и проверяла результат. Сейчас ей нужно было серьезно поразмыслить.
Уборка подходила к концу, а Генрих с Машей все не появлялись. Арина заметно нервничала – современные девки способны на любую подлость. Честно говоря, больше всего блюстительница порядка опасалась за спокойствие Генриха и за сохранность оборудования. Она чутко прислушивалась к малейшему шороху из-за потайной двери, но оттуда не доносилось ни звука.
«Боже мой, как долго она его не отпускает!» – волновалась хранительница покоя. Предательские картины покушения на нравственные устои гениального ученого возникали в голове женщины постепенно: сначала появилась картинка, как Маша, под предлогом успокоения протиснувшись в объятия Генриха, насильно целует его взасос, а тот, не в силах сопротивляться, беспомощно принимает атаку насильницы. Следующая сцена по смыслу была примерно такой же, но с погружением... Когда в полной красоте проявилась та же самая сцена, но с крушением оборудования, Арина не выдержала и робко приоткрыла дверь в лабораторию.
Маша тихим спокойным голосом рассказывала, а ученый, судя по всему, внимательно слушал, лишь изредка перебивая короткими вопросами и междометиями. Арина не нашла в себе мужества удалиться по-английски, она простояла в предбаннике до конца повествования, оправдав себя пресловутым: «Предупрежден – значит, вооружен».
Маша родилась в Иванове, в очень бедной семье. Точнее, у очень бедной мамы. Папу она не видела никогда, да и не хотела бы. По отрывочным высказываниям матери Мария уяснила для себя, что папаша был не просто алкоголиком, а полным дегенератом. Впрочем, для пущего воссоздания образа неплательщика алиментов использовались и другие эпитеты. Пара папиных фотографий приводила Марию в уныние: со свойственным юности максимализмом она считала, что ее огромная нижняя челюсть и непропорционально длинное узкое туловище – наследство генов отца-алкоголика. Этих заезжих пап в Иванове сколько угодно. Однако практика показала, что Маша – не такая уж и уродина, какой себя считает.
Мама с трудом сводила концы с концами, не брезгуя никаким трудом, в том числе и древнейшим способом зарабатывания. Она часто повторяла дочери:
– Вот видишь, как мне тяжело тебя кормить?! Не будь дурой, езжай в Москву, найдешь себе богатого мужика, и матери будет помощь, и тебе хорошо.
Маша в Москву пока не собиралась – разве что на разведку. Для начала она решила осмотреться в родном Иванове. И, надо заметить, осмотрелась для своих юных лет вполне удачно. Первым объектом осмотра стал туповатый, пузатый, поросший колючей щетиной таджик с рынка стройматериалов. Опыт был не слишком приятным, но Маше было все равно, потому что она принесла маме первую зарплату аж в тысячу рублей. Мать, однако, не обрадовалась: